"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. В грозу" - читать интересную книгу автора

похоронен с неделю назад вместе с несколькими другими, убитыми на том же
поезде, в братской могиле на здешнем кладбище.
Совершенно измученная, осенью 1919 года проехала, наконец, Ольга
Михайловна в Крым на свою дачку, маленький домик в три комнаты, с верандой,
который построил какой-то чудак далеко от города, высоко над морем, совсем
на отшибе, среди густого дубового кустарника, а у этого чудака покойный
Николай Александрович случайно купил его за бесценок.


5

Стояли очень жаркие здесь июльские дни, и вместе с привычными уже тремя
тифами - сыпным, брюшным и возвратным - медленно начала утверждаться холера.
О ней и раньше говорили, что она ходит в соседней губернии (ходит что-то
невидимое) и идет в Крым. Превратили в холерный барак одну из пустующих дач
на берегу, достали несколько десятков прививок, вывесили плакаты: "Не пейте
сырой воды!"... Американцы открыли столовую для детей. И ждали. И невидимая
пришла.
Когда слишком много шишек валится на голову Макара, Макар тупеет:
появляется равнодушие, спокойствие, осоловелость; он ложится ничком и даже
не втягивает голову в плечи: все равно, - нет спасенья.
Каждый почти день ходивший по-прежнему в свой суд Максим Николаевич
встретил как-то бывшего профессора столичного университета, застрявшего
здесь так же, как и он, с седеющей гривой волос, бородатого, истощенного, в
рыжей дырявой шляпе, в парусиновом грязном, стареньком, латаном костюме,
равнодушно ступающего по горячему булыжнику мостовой костлявыми, желтыми,
босыми ногами, и спросил его:
- Привили уж себе?
- Что привил?
- Холеру.
- Я? Зачем это?.. Разве не все равно, от чего умереть?
Профессор удивился так искренне, и пятидесятилетние глаза его стали
такие детские, потусторонне-глядящие, что Максиму Николаевичу почему-то
сделалось стыдно за свой вопрос - суетный и житейский, и весь день потом был
он рассеян.
Между домиком Ольги Михайловны и городом раскинулся маленький пригород
- несколько домишек, стоящих вразброд. Жили там остатки бывших семей, тающие
постепенно. Шла мимо как-то Ольга Михайловна (несла продать ноты, совершенно
не зная, кто бы их мог здесь купить) и встретилась с Дарьей, прачкой, вдовою
кровельщика Кузьмы, умершего весною от голода. Даже чуть улыбалась Дарья,
когда говорила ей:
- И-и, золотая, - хо-ле-ра!.. Испуг что ли тут какой? Подумаешь,
радость какая в теперешней жизни!.. У меня вон девчонка, Клунька (всех-то их
у меня шесть!), что ни день говорит: - Ах, хоть бы помереть поскореича!..
Чем ни чем заболеть, только бы помереть!.. - Хи-хи!.. Мода какая теперь
пошла!.. Конечно, дите!.. Слышит - кругом так-то говорят, - ей и в мысль,
что так надо... А живущие такие, - все одно кошки... Утром встанешь, - всех
обойдешь, послушаешь, - дышит или уж кончился?.. У меня бы их, кабы раньше
не помирали, пятнадцать душ всех-то быть должно!.. Золотая!.. Куды бы их
теперь такую ораву?.. С этим беды-горя!.. Прежнее время, конечно, - хорошо