"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Сад (Повесть)" - читать интересную книгу автора

тиной.
Часов в одиннадцать утра к воде на тырло пригоняли скот, и, смотря на
ленивые движения волов, Шевардин думал, что вся жизнь тут осуждена идти
неминуемо воловьим шагом и что иною эту жизнь нельзя представить.
Волы стояли по колена в воде; в стороне от них под двумя старыми
ветлами, сбившись в кучу и спрятав головы, неподвижно и беспомощно гуртились
овцы.
Толпа белобрысых мальчуганов купалась на отмели впереди волов;
подходили к реке бабы с ведрами и брали воду, шумно отгоняя животных; тут же
на большой голой коряге колотили вальками белье.
У берега дальше чернели узенькие челноки рыболовов, и, похожие на
прозрачные тени великанов, размахивающих руками, развешаны были сушиться на
тонких шестах вентеря.
Иногда по реке плыли плоты строевого леса, - это монахи строили церковь
в селе Пришибе, верстах в пяти от Татьяновки.
Плоты двигались медленно, чуть заметно, идя на буксире у большой
монастырской лодки.
В лодке гребли двое мужиков в белых рубахах, а на бревнах сидел крепкий
на вид рыжий монах и пел жирным землистым голосом духовные песни. "Ты бо
еси, неискусомужняя дево, имела еси во утробе над всеми бо-о-о-га", -
выкручивал он из себя негибкие, корявые, как дубовые корни, звуки. Но
гребцам было трудно продвигать вперед тяжелый лес с тяжелым монахом, и от
озлобления они ругали монаха и просили его замолчать.
На той стороне, на лесной поляне, арендованной у графа зажиточным
мужиком Ильею Дудкой, разбита была бахча, и оттуда часто было слышно, как
Дудка бьет свою жену.
Жена его бегала с распущенными волосами по берегу, а за ней то с
веревкой, то с палкой гонялся Дудка.
Избитая им на берегу, она бросалась в воду и, забравшись по грудь, выла
оттуда высоким плачущим голосом: "Ой, ненька моя, вин мене втопить! Ой,
лишечко, втопить!.." А он ругался и грозил ей кулаками.
В стороне от сада, влево, чернелся перевоз и ходила от берега на берег,
из Татьяновки в Неижмаково, старая лодка.
Лодка была одна на два берега, и целый день то с той, то с другой
стороны неслись и будили реку зычные ленивые крики:
- Эге-гей! А подайте лодку!.. Подай ло-о-дку!..
Иногда кричали долго - час, два...
По утрам на отмелях бегали и свистали поджарые кулички; по вечерам с
лесных озер тянулись большие стаи диких уток.
Охота в графских лесах воспрещалась, поэтому дичи водилось много, а
около псарни был большой парк, где бродили олени, дикие козы, фазаны, часть
которых ежегодно убивалась на больших графских охотах.
Иногда по вечерам слышно было, как выли и лаяли разноголосым концертом
двести борзых на графской псарне. Им отвечали воем и лаем татьяновские
собаки, этих последних глухо поддерживали собаки из Неижмакова.
Перекличка затягивалась далеко за полночь, и тогда Шевардину казалось,
что люди здесь, сбившись в низкие, темные, зловонные избы, живут и мучатся
только затем, чтобы можно было на свободе оглушительно выть по ночам
двумстам борзым на графской псарне.