"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Маска (Стихотворение в прозе)" - читать интересную книгу автора

И было что-то позорное для человека, рабское, животное в этом запахе
пота, боязливо скрашенном духами.
Широкий зал был набит битком. Вдоль стен рядами сидели на стульях,
посередине медленно двигались в пестрой толпе пестрые маски.
Был неизменный святочный дед с длинной чалого цвета бородою и кучей
детских игрушек, был черный трубочист с гирьками, ведром и веником; от него
постоянно отшатывались с криком и визгом, боясь запачкаться, и он конфузливо
убеждал: "Господа, ведь это не сажа, это чернила!.. Честное слово, чернила,
и давно высохли!.."
Маленького роста барышня изображала "20-е число". Вся обвешанная
двадцатыми числами из отрывных календарей, в обеих руках она держала кучу
покупок. На нее обращали внимание, и она сияла.
Другая барышня, тонкая, долгоносая, желтая, была "гением мира". Поводя
плечами, она шевелила бумажными крыльями и над буклями жестких волос
протягивала вверх длинную косу, наивно сделанную из меча.
Был "ночной сторож", хромой и кривой старикашка, с колотушкой и медной
бляхой. То справа, то слева его о чем-то спрашивали; в ответ он так
оглушительно кричал: "Чаго?" - что не было сомнения в его глухоте, и публика
хохотала.
В стороне, под колонной, стояли "Адам и Ева". Неловко обтянутые в
телесного цвета трико с морщинами и складками на сгибах, они держали в руках
райское дерево - елку, обвешанную яблоками и обвитую искусителем змеем,
сделанным из старой велосипедной шины.
"Ева" была коротка и толста, у "Адама" острыми углами выступали лопатки
и локти.
Уродливые тела их были смешны и страшны, но они не видели этого и
вызывающе смотрели в толпу.
Кто-то из всего лица сделал длинный, как хобот, красный нос. Около
этого носа, украшенного крупными надписями, спорили, смеялись и шумели.
Унылого вида черные домино, идя одно за другим, как черные жуки дерево,
точили толпу.
Расцвеченные всеми цветами ярких лоскутов, многочисленные цыганки,
испанки, мордовки извивались, сверкали и звенели монистами.
От ширины зала потолок казался тяжелым и низким, и Хохлов ясно видел,
что в углах его притаилось что-то бескрылое, ползучее, серое и сонно и мутно
улыбалось.
В буфете Хохлов напился.


III

Он пил рюмку за рюмкой, спешно глотая тонкие ломтики какой-то соленой
рыбы.
И когда он пил, непривычный к водке, ему казалось, что внутри его
становилось шире и светлее и что-то, стиснутое в твердый комок, распускалось
и делалось теплым, мягким.
Рядом с ним перед буфетом стоял городской голова купец Чинников: он
тоже пил, медленно лакомясь кислыми омарами.
На его выпуклом животе коротко болталась огромная цепочка от часов с
массивным брелоком.