"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Счастье (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Никишка не любил людей, потому что люди смеялись над ним, смеялись и в
детстве, смеялись и тогда, когда он вырос.
Почему это так было, Никишка не представлял себе ясно. Он знал,
пожалуй, что на других не похож, - как-то слишком вытянут и сжат, длиннорук,
длинноног и неловок, но смешного в этом ничего не находил. "Так бог уродил,
- думал Никишка, - хотя мог бы уродить и лучше".
И за что ни брался он думая - все выходило обидно и непонятно.
Когда у него сильно начинала болеть грудь или спина, он притихал, мало
ходил, лежал где-нибудь в углу избы и говорил матери уверенным шепотом:
- Умру я скоро!
- Ну, что это ты! - утешала мать. - Авось годок-то еще прочавришь.
Никишка "чаврил", лежа и жалуясь, неделю, две, потом подымался и
по-прежнему плел кошелки из бересты, ловил чижей западком и ходил за книгами
в читальню.
Странные сны видел иногда Никишка. Во время этих снов он как-то смутно
сознавал, что спит и не где-нибудь, а в лесу, в избе Фомы, что в избе
холодно, темно, сыро и тяжело пахнет, и в то же время видел себя богатым
барином, обедающим в гостинице: вокруг него суетятся лакеи, а он сидит,
подвязавшись салфеткой, и у него толстый живот и бритый тройной подбородок.
Сны составляли все-таки лучшее время его жизни, и когда на него
находила полоса таких снов, он веселел, едва мог дождаться ночи и спал
запоем к удивлению Федосьи и к восхищению Фомы.
- Вот это ловко! Вваливай во все ноздри! - говорил в таких случаях
Фома, прислушиваясь к заливному храпу Никишки.
Никишка пробовал наниматься на места в город, но выжить там не мог.
Недели через три, когда его достаточно расшевеливали, заставляя бегать
по хозяйским надобностям или выполнять непосильную работу, он увольнялся,
приходил снова в избу отчима, ложился и говорил неизменное и унылое:
- Умру я скоро!
- Подождем, авось оживешь, - шутил Фома.
И, отлежавшись, Никишка действительно оживал.
Постоянно напряженно думающий, Никишка отнюдь не был философом,
способным забыть про еду. Ел он много и жадно, с завистью глядя на того, кто
забирал лучшие куски обеда. Чаще всего это делал отчим Фома, и за это, а
также за его вечные остроты над ним Никишка не любил Фому.
Почему-то во время обострения болезни он и среди бела дня видел в избе
кучу летучих мышей; они вились над ним, отвратительно пищали ему в уши,
раскрывая зубатые рты, и стучали в сизые маленькие стекла окон перепончатыми
крыльями.
- Мышей-то летучих сколько, страсть! - говорил он матери, копавшейся
где-нибудь у печки.
- Ну, мышей! Выдумывай, шут те што! Ты с головой накройся, вот все и
пройдет, - советовала Федосья.
Никишка накрывался, но все-таки слышал писк и трепыханье крыльев.
Зачем он жил, Никишка никак не мог понять, но жить ему страстно
хотелось, жить полной, здоровой, заказанной ему жизнью, - и больше ничего он
не хотел, и больше ни о чем он не думал.


III