"Ирина Сергиевская. Флейтист" - читать интересную книгу автора

Одно время я даже считал, что Дзанни, покорив пространство и время,
прибыл к нам из древних эпох. На эту мысль навели странные предметы,
которые я нашел во время уборки у него в комнате: маленький серебряный
жук-скарабей, книга с золотыми письменами и крохотное черное распятие.
Предметы эти были ничем иным, как атрибутами его тайной власти над силами
природы и, может быть, даже над самой Смертью!
Мучивший меня вопрос - будет Дзанни когда-нибудь бить меня или нет -
исчез, когда я осознал, что существо, близкое Богу, не может ударить
какого-то хилого мальчишку.
Так постепенно моя детдомовская озлобленность отступила, новые
впечатления загоняли ее в глубь души. Я занимался музыкой и беспрестанно
разгадывал загадки, связанные с Дзанни. Сколько ему было лет? Тридцать,
сорок, шестьдесят? Я не знал. Люди, приходившие к нам в гости, все,
независимо от возраста и положения, побаивались его.
С гостями была связана еще одна странность Дзанни - он любил ночные
посиделки. Мне казалось, что он нервничает, когда нет желающих пить с ним
чай ночью. Кто эти гости, ему было безразлично. Сиживал у нас и заезжий
укротитель блох из города Пфаффеля, и пенсионер-алкоголик, и сантехник, и
бывший тенор - знаменитый Радамес, и дворник из соседнего дома, и лауреат
Государственной премии в области физической химии, и личность без
определенных занятий, которая терлась спиной о стену и разглагольствовала
о культуре... Со всеми ними Дзанни обращался вольно, и казалось, что в его
власти распоряжаться этими людьми, как своими вещами.
Я всегда играл гостям на флейте, для чего Дзанни будил агент в любое
время ночи. Я играл, гости внимали, а Дзанни после говорил им не без
гордости: "Мой сын далеко пойдет. Его выбрал Бог!"
Сын... Господи, да после этого я бы умер ради него не задумываясь! И
если бы родная мать вдруг объявилась и захотела взять меня к себе, я бы ни
за что не пошел! Я любил Дзанни.
Правда, отцом его называть я все-таки не мог, а он и не настаивал. Я
звал его просто - Дзанни, в редких случаях - Николай Козимович. Отчество
мне не нравилось - казалось комическим, несолидным. Позже выяснилось, что
он - итальянец, и все его предки тоже итальянцы, цирковые артисты. Их
портреты висели в комнате Дзанни на стене от потолка до пола. Иконостас
этот служил воспитательным целям: когда впоследствии я проявлял
строптивость и лень в учении, например, не мог сделать шпагат с первого
раза и сорок флик-фляков на месте, Дзанни брезгливо брал меня за ухо,
подводил к одному из предков и, стуча в него пальцем, кричал:
- Джузеппе Америгович никогда себе подобного не позволял!
Или:
- Вильгельмина Орациевна сгорела бы со стыда на твоем месте!
Но кошмаром моего детства был родоначальник славной династии,
чревовещатель Дионисий Наталиевич, судя по портретам, пренеприятный тип:
маленький, почти карлик, с длиннющими тараканьими усами, в полосатом
костюме со звездой. Часто, часто в моих снах я видел Дионисия Наталиевича,
заносящего надо мной хлыст, и просыпался в слезах...
Прошел год нашей жизни, и однажды Дзанни объявил, что у него есть
родная дочка, Машетта. Я почувствовал страх и обиду: какая-то девчонка
могла "отбить" у меня Дзанни. Она была родная, а родных детей любят
больше. Верно, Дзанни стосковался по ней и... Как бы мне снова не попасть