"Иннокентий Сергеев. Кабиры (цикл: Дворец Малинового Солнца)" - читать интересную книгу автора

же и вовсе с ошибками. Правда, в письмах этого заметно не было, напротив!
А как она увлеклась ботаникой! Целые дни проводит за городом, её и
дома-то редко увидишь. Говорят, даже царь Пергама, большой друг Рима, был
великим ботаником. Это он подарил Пергам Риму, умнейший был человек.
Всё было просто превосходно, лучше и вообразить нельзя.
Это-то меня и беспокоило. Если что-то хорошее длится так долго, что,
кажется, продлится вечно, если всё так безмятежно и солнечно, жди
неприятностей. А то и грозы.
И я не позволял себе расслабиться, я знал, что значит потерять
осторожность. Безрассудство - слишком дорогое удовольствие.
Милена же, напротив, не желала ничего слышать об этом, и убеждать её было
бесполезно. А то ещё начинала плакать и причитать, что я, наверное,
разлюбил её. А я покрывался испариной, когда она вдруг бросала на меня
такой взгляд - что там бронзовые зеркала! Этот взгляд само море мог бы
воспламенить, не какие-то деревянные скорлупки. И она не думала, есть ли
кто-нибудь рядом кроме меня, или нет, она не желала об этом думать.
Я настаивал. Она жаловалась на то, что разлука для неё непереносима, и
умоляла меня придумать что-нибудь.
- Но это уж совсем невозможно!- в отчаянии говорил я.
В ответ она осыпала меня поцелуями.
После наших поездок я едва мог пошевелиться, и тут же попадал в руки
Красса, а он устраивал пир до утра, и я должен был веселиться и развлекать
его разговорами, шутками и стихами, хорошо ещё, танцевать меня не
заставлял! А утром, когда он шёл отсыпаться, я прямиком попадал в объятия
Милены. Почему ты как неживой?
- Я очень устал.
- Ты просто не любишь меня!
И слёзы. Я уверял, что люблю её, люблю ничуть не меньше, даже ещё
сильнее. Она требовала, чтобы я доказал это. И я доказывал. А потом
засыпал на ходу, а мне ещё нужно было ответить на два десятка писем и
написать какое-то там поздравление с каким-то там юбилеем, и лихорадочно
измышлять новые уловки, чтобы Милена не страдала и не мучилась, и чтобы
никто ничего не знал и не заметил, и не донёс, между тем это становилось
всё труднее. Я уже чувствовал, что эти двое неутомимых на пару прикончат
меня. От недосыпания у меня вновь начало разыгрываться болезненное
воображение; я боялся, что могу не выдержать. Нет, я не жаловался. Но
нужно было что-то менять. Так не могло продолжаться долго.
И тогда пришло это письмо.

Публий Бибул - Луцию Канинию Крассу - привет

Получив твоё письмо, перечитал его много раз, так оно мне понравилось.
Поистине ты великий человек, и я восхищаюсь тобой, не сочти это за лесть,
тебе в ней нет нужды, а мне она не к лицу. Я не умею выражать свои мысли
так замечательно, как ты, но поверь, я горжусь дружбой с таким человеком
как ты. Всё, о чём ты меня просил, я сделал. Очень хотелось бы увидеть
тебя, но боюсь, мне будет уже нелегко перенести дорогу, ты же, я понимаю,
очень занят делами. И всё же, может быть, приедешь навестить меня? Мои
развлечения ты знаешь. Помираю от скуки. Гиела тоже. Одно спасение, что на
днях приехал Транквилл, поэт, ты знаешь его, он был когда-то твоим