"Иннокентий Сергеев. Кабиры (цикл: Дворец Малинового Солнца)" - читать интересную книгу автора

количество пищи, чтобы насытиться. Кто же тогда скажет мне, где вершина, и
с какого места нельзя двигаться дальше?
- Не знаю,- сказал я.
- Ты, наверное, прав. Но я не понимаю, почему не прав тот человек.
- Потому что нет самой по себе добродетели. Есть добродетельное
поведение. И нет порока. Есть порочные поступки.
- Но почему человек нуждается в пороке?
- А что ты называешь пороком?
- Не знаю,- сказала Милена.
- Я прослежу, чтобы завтра же этого человека здесь не было. Толковать о
пороке и добродетели, расхаживая в грязной одежде, значит насмехаться над
всем человечеством. Мне не по душе люди, которые, не умея следить даже за
самими собой, берутся учить весь мир.
- Что нам с тобой до всего мира?- сказала Милена, и мы обнялись, осыпая
друг друга поцелуями.
Жизнь вновь показалась мне привлекательной, и мне расхотелось
расставаться с ней. Я догадывался, что дом полон соглядатаев, и вскоре
Крассу станет известно о моей неслыханной дерзости. Так оно и произошло. Я
получил письмо, в котором Красс приказывал мне немедленно прибыть к нему.
Я понял, что надо бежать, пока меня не схватили и не привели в Город
силой. Я предупредил об этом Милену, и она изъявила готовность бежать со
мной, куда бы я ни повёз её.
Первым делом следовало подготовить отъезд. Взяв лучшую коляску, я
нагрузил её всем, что было в доме ценного. У меня было доверенное письмо
от Красса, которое я получил у него, якобы отправляясь по делам, и с этим
письмом я смог бы без особых трудностей продать эти вещи. Взяв еды и
питья, я посадил в коляску Милену, и мы покинули виллу.
Когда мы отъехали на некоторое расстояние, я остановил коляску и
переоделся, облачившись в один из нарядов Милены и надев её парик. Теперь
я должен был изображать служанку.
И тут до моего сознания дошло, какое же я затеял безумство. Уж не
бесноватый ли я? Куда нам ехать? Где сможем мы укрыться? Что с нами будет?
Если бы Красс привлёк меня к суду, обвинив в нанесении ему оскорбления, я,
при умелой защите, смог бы, пожалуй, выиграть дело. Теперь же поступок мой
усугублялся, во-первых, ограблением и, во-вторых, побегом.
Первоначально я предполагал добраться до моря и, сев на какой-нибудь
корабль, покинуть берег. Но я плохо переношу качку, и мысль о морском
путешествии вызывала у меня теперь тошноту. Впрочем, может быть, меня
тошнило от страха.
Мне было больно смотреть на Милену. В какую пропасть я увлёк её, всецело
доверившуюся мне! Неимоверными усилиями я заставлял себя улыбаться и
успокаивать её доводами, в которые сам уже не верил, а коляска уносила нас
всё дальше, и я смеялся, содрогаясь от ужаса.
На ночь мы остановились в гостинице. Я долго не мог уснуть, терзаемый
мыслями, и вдруг вспомнил о Гиеле. Когда-то она была в меня влюблена, и
есть надежда, что чувство это возродится в ней, как только она увидит меня
вновь, и она не откажет нам в убежище, если только ревность не одержит в
ней верх над всеми другими чувствами.
Утром я сообщил Милене о своём плане. Она приняла его с покорностью, как
приняла бы любой другой.