"Иннокентий Сергеев. Амулькантарат (цикл: Дворец Малинового Солнца)" - читать интересную книгу автора

Он тем временем установил над спиртовкой подставку, а колбу убрал на
подоконник.
- Ставьте сюда.
С чайника скатилось несколько капель, и зашипело. Огонь окрасился жёлтым.
- Не спится?- сказал он, закуривая трубку.
- Ничего, что я... Не помешал?
- Что?- не понял он.
- Вы производили какой-то химический опыт,- сказал я, кивнув на колбу.
- А,- сказал он.- Да нет, ничего. Это уже неважно.
- Гости что-то не возвращаются.
- Вы их ждёте?
- Да нет, просто странно...- сказал я.
- Приедут, куда денутся,- сказал он.- А по мне так лучше бы и не
приезжали.
- Зачем же вы их пригласили?- удивился я.
- Не помню,- сказал он.- Может быть, без всякой цели.
- Может быть, задёрнуть шторы?- предложил я.
- Не нужно,- сказал он.- А то, хотите, задёрните.
- Да мне всё равно,- сказал я.
Мы помолчали. Он курил.
Зашумел чайник.
Он достал чашки, быстро снял с чайника крышку и стал насыпать в него
кофе, помешивая воду стеклянной палочкой.
Я наблюдал за ним, и вдруг в моей душе вспыхнуло воспоминание о той ночи,
когда в замке давали бал. Мне захотелось рассказать ему о том, что
произошло, и я заговорил.
Он молча слушал, почти не перебивая меня, а я, воодушевившись, всё
продолжал говорить, и сначала всё представлялось просто и очевидно, и
слова мои звучали вполне убедительно, до тех пор, пока какая-то его
реплика, застав меня врасплох, неожиданно не смутила меня, и я вдруг начал
нервничать, всё больше путаясь и уже оспаривая собственные суждения,
заговорил торопливо, словно боясь не успеть высказаться или оправдаться,
стал делать промахи и то и дело уводил разговор, или вернее, свой монолог
в сторону от того, о чём хотел сказать - я словно бы боролся с течением
сильной реки, и оно снова и снова одолевало меня и закручивало в
водоворотах, а я даже не видел берега, к которому стремился, и не зная
уже, где он, в какой стороне, путался и сбивался, то растерянно умолкая,
готовый уже сдаться и отдать себя во власть этой равнодушной к моему
голосу ночи, в который раз отвергшей меня и оставшейся всё такой же
холодной и отчуждённой, то становясь вдруг заносчивым, едва ли не
развязным, но искусственно, а между тем усталость моя становилась всё
более плотной, мысли мои, и без того бессвязные, ещё более путались - я
всё более уподоблялся проигравшемуся игроку: плача от унижения, он умоляет
своего разорителя не уходить, не в силах совладать с азартом, а ему уже
нечего ставить, и нет в нём уже ничего кроме этой паники, и быть может,
нет уже его самого, но последняя искра перед видом пропасти похмелья,
готовой сожрать его, безумная надежда, исступлённый крик, он взывает к
игре и цепляется за край ускользающих её одежд, а она безжалостно
высвобождается, не внемля его пьяным мольбам, и уходит, уходит...
Он слушал меня, сначала с некоторым интересом и даже любопытством, потом