"Юрий Сергеев. Королевская охота (Повесть) " - читать интересную книгу автора

двадцатилетней практикой. А это уже - высший пилотаж.
Редко авария могла застать его врасплох, а когда и прихватывало на
многометровой глубине буровой снаряд, Фёдор ошалело кричал, вращая белками
глаз, разгонял всех подальше от буровой и повисал на рычагах лебёдки.
Жутко качалась и тряслась пятидесятиметровая махина вышки, плакали и
задыхались дизели, лопались от натуги бронированные шланги, рвались, как
нитки, талевые тросы. Перекрученные трубы, со скрипом и стоном, вылезали из
скважины.
Фёдор поднимал их, потом сразу сникал, уходил, сквозь дым и едкую вонь
колодок лебёдки, дисков сцепления подальше от буровой, на свежий воздух.
Садился и заваривал на костерке в кружке чифирок.
Руки ещё дрожали, но от первых глотков пахучей густой заварки
успокаивался, сонно клевал носом, на авариях иной раз не спал многими
сутками.
Приходила тихая радость победы над стихией, и он ворковал над кружкой,
ставил ещё чаёк, глаза светились ласково и тепло. "Одолел-таки чертей
подземных, умучил, отпустили колонну...
Пришлось бы перебуривать скважину, а это - столь деньжищ на ветер
кидать, проговаривал вслух помбуру и радостно смеялся.
Люблю аварии выдирать, они - всегда разные, к каждой свой подход нужен,
а ведь, часто пасуют, дублируют скважины, деньги-то - государственные, счёта
нет... Что? Зазря мы штаны носим и мужское звание! Железо не победить?
Срамота...."
Но самое интересное было для него результат бурения, когда поднимали
колонковую трубу с алмазной коронкой; трепыхались и позванивали в ней, как
караси, цилиндрики породы и руды керна.
Фёдор резко тормозил лебёдку и, бросив рычаги, подбегал к устью
скважины. Оттеснив помощника, деловито оглядывал колонковую снизу до
переходника, осторожно, словно ещё не веря, трогал в коронке пальцами керн.
"Есть!"
Торопливо хватал ключ и отворачивал алмазный наконечник. Гулко и ровно
падали в ячейки подставленного ящика тяжёлые и мокрые куски породы, руды,
угля, глины с зубами допотопных акул...
И что только не доводилось ему извлекать из глубин земли! Но всякий
раз, с холодком в груди, Фёдор ждал что-то особенное, постукивал кувалдой по
колонковой, искал, перебирая керн.
Ревниво следил, как геологи клювастыми молотками безжалостно бьют
поднятые образцы, описывают их, заворачивают в бумагу, заливают парафином и
укладывают в ящики из-под взрывчатки, чтобы увезти в лабораторию на анализ.
Поработав на новом месте некоторое время, привыкал. Однообразие
поднятого керна сбивало интерес. Фёдор, уже по звуку станка, различал смену
той или иной породы на глубине и заранее знал, что поднимет в трубе.
Ещё теплился азарт, ещё метались помбуры в бешеном ритме, но уже первые
признаки болезни были налицо: бессонница и тоска наваливались, становился
скучным и раздражительным, всё чаще заваривал чаёк, хмурился, срывался на
крик, и, наконец, словно что-то обрывалось, лопалось... и наступало
облегчение.
Иногда это случалось во время вахты. Он медленно и равнодушно
дорабатывал смену, лихо дарил своему помощнику рукавицы-верхонки и, натянуто
улыбаясь, подавал руку: