"Олег Серегин. Дети немилости" - читать интересную книгу автора

У меня заныли зубы. Алива, кроткая моя отрада, перечила мне, защищая
собственных убийц...
- Я сама выбрала такое посмертие, - говорила она, глядя на солнце, - я
с детства знала, чем займусь - после. Поверь, мне сейчас хорошо. У меня есть
покой и свобода. Я всегда мечтала бродить по стране с волчьими танцорами,
бывать везде, ночевать под открытым небом - это нетрудно, меня ведь теперь
не кусают комары, - Алива улыбнулась, - и холод я переношу легко... И музыка
все время со мной. А люди эти - они очень славные, Мори...
"А я? - чуть не вырвалось у меня. - Как мне быть теперь?!" Я сумел
промолчать: жестоко говорить такое, когда уже ничего не изменишь. На миг я
понял романтических влюбленных, которые прерывали жизнь, чтобы соединиться с
возлюбленными. Но я не герой романа и не принадлежу себе.
Что теперь? Не всякий мужчина и одну-то женщину сумеет сделать
счастливой, а мужчины дома Данари спокон веку разрываются на двух. Княжна
Мереи совершенно, ничуть не похожа на Эррет: северный день и южная ночь. Я
не хочу, чтобы моя жена жила несчастной. Алива не была бы несчастна со мной,
я бы сумел одинаково любить их обеих!..
Она все поняла.
- Не надо больше меня любить, Мори. Просто помни.
- Лива!
- Я была бы тебе плохой супругой, - сказал она. - Я эгоистична, Мори. В
глубине души. Обязанности тяготили бы меня. Заниматься благотворительностью,
стиснув зубы - что может быть хуже?..
Я молчал. Мне хотелось выть и кого-нибудь убить - окончательно, без
возможности пробуждения, так, как убили родителей... Я не верил в
"несчастный случай": может, прежде и поверил бы, но гибель Аливы и проклятые
Весенние торжества разделяло чуть больше двух месяцев, и уж слишком это
походило на части одного плана. Надеюсь, Эррет заставила своего
новоявленного супруга жестоко пожалеть о том, что он родился на свет. Сам я
в эту минуту жестоко пожалел, что одобрил ее идею. Конечно, решение было
здравое и полезное, но то, что Сандо Улентари жив и даже не в тюрьме,
кажется мне невыносимой несправедливостью, пусть самому князю его участь
горше окончательной смерти.
Алива, доброе сердце, ты научила бы меня прощать - а теперь я уже не
хочу учиться.
- Я что-нибудь могу сделать для тебя? - наконец, спросил я.
Она помолчала.
- Я теперь - только память, ничего больше. Подари мне какую-нибудь
вещицу, Мори. На память.
Я закусил губу, мучительно ища то, что можно было бы отдать ей. На
перстне - родовая печать, серьгу с гербом можно использовать как
удостоверение моего полномочного представителя. Заметят такое у беззащитной
лютнистки - ей несдобровать. Меньше всего я хотел, чтобы Аливе и после
смерти пришлось страдать из-за близости ко мне. Что подарить, что? Не
мчаться же к ювелиру в такой час, а у торговца напротив безделушки слишком
дешевы и громоздки... Я не придумал ничего лучше, чем снять часы.
Алива улыбнулась.
- Время, - сказала она, - то, чего у меня теперь вдосталь.

Щурясь от ветра, я смотрел на башенные часы.