"Сен-Симон. Мемуары, книга 2 " - читать интересную книгу автора

долго спорили на эту тему, но слово уже было дано. Герцог не нашел в себе
сил противиться и, при всем своем уме, дал себя провести, решив, что
совершает выгодную сделку, согласившись на отставку и пообещав заплатить за
нее, меж тем как в выгоде остался канцлер, обеспечив себе полную компенсацию
за должность, которую, как он чувствовал, ему ни за что не удастся сохранить
и отказ от которой позволял остаться на куда более важной; а ведь достаточно
было бы простого указа, чтобы принудить его отдать государственную печать,
выслать куда заблагорассудится и тем самым лишить должности, которая, как
известно, уже ничего ему не стоила, потому что король вернул ему все, что он
за нее заплатил; у канцлера же, понимавшего, чего он заслужил от герцога
Орлеанского, и стяжавшего вполне справедливые презрение и ненависть двора и
армии, после смерти короля не оставалось ни защитника, ни покровителя, если
королевское завещание с общего молчаливого согласия не станет исполняться, в
чем он не сомневался. Но что сделано, то сделано, и я лишь заклинал герцога
Орлеанского научиться на этом горестном уроке держаться отныне настороже по
отношению к врагам всех мастей, избегать подвохов, слабости, сговорчивости,
а главное, понять, каким бесчестьем и угрозой чревато для него добавление к
завещанию, если он допустит хоть в малой степени исполнение его. Он так и не
смог мне сказать, о чем они договорились с маршалом де Вильруа. Он только
подтвердил, что вопрос о герцоге Мэнском не поднимался и, следственно, тот
рассчитывал стать полным и ни от кого не зависимым хозяином и королевского
дворца, и гвардии, а при таком положении вещей вся болтовня маршала де
Вильруа не имела никакого значения, разве что для него самого, и герцог
Мэнский превращался во всесильного майордома, а герцог Орлеанский-в
бессильную и нелепую видимость регента, который в любой момент мог стать
жертвой кинжала майордома. Но герцог Орлеанский, при всем его уме, не
разглядел этой опасности. Я ушел от него в большой задумчивости и очень
огорченный столь грубой ошибкой. Он весьма резко поговорил с герцогиней
Орлеанской, так что все они перепугались, как бы он, надавав столько
обещаний, не отказался их исполнить. Она вызвала к себе маршала де Вильруа,
и тот мигом присмирел, думая лишь о том, как бы удержать достигнутое, и дав
понять, что сам он не намерен протестовать против чего бы то ни было,
могущего вызвать опасения герцога Орлеанского, однако королю оставалось уже
так мало жить, что он легко сумел избежать объяснения; судя же по тому, что
произошло в королевском кабинете между канцлером и герцогом Орлеанским,
последнего облапошили, если мне будет дозволено использовать столь грубое
слово.
Поздний вечер не подтвердил радостных надежд, которые, казалось бы,
обещал день, когда король сказал кюре дворцовой церкви, воспользовавшемуся
возможностью войти в спальню, что речь идет не о его жизни, о сохранении
коей, по словам кюре, все молятся, а о спасении его души и надо молиться об
этом. В тот же день, отдавая распоряжения, он оговорился, назвав дофина
молодым королем. Заметив смущение присутствующих, король промолвил: "Ну что
вы, меня это нисколько не огорчило". Около восьми он принял эликсир
провансальца. Кажется, соображал он плохо и сам сказал, что чувствует себя
скверно. Около одиннадцати врачи осмотрели его ногу. Гангрена
распространилась на всю ступню и голень, бедро тоже распухло. Во время
осмотра король потерял сознание. Он с огорчением заметил отсутствие г-жи де
Ментенон, которая уже не собиралась возвращаться сюда. В течение дня он
несколько раз спрашивал ее, так что пришлось сообщить ему об ее отъезде. Он