"Сен-Симон. Мемуары, книга 2 " - читать интересную книгу автора

зоб, ничуть ее не портивший, изящная, грациозная и величественная посадка
головы, такой же взгляд, выразительнейшая улыбка, высокий рост, округлый,
тонкий, легкий, изумительно стройный стан и поступь богини в облаках.
Она'необычайно всем нравилась; невольная грация сказывалась в каждом ее
шаге, во всех манерах, в самых незначительных речах. Ее простота и
естественность, частенько проявлявшиеся в простодушии, но приправленные
остроумием, очаровывали всех, равно как ее непринужденность, сообщавшаяся
каждому, кто с нею соприкасался. Она желала нравиться всем подряд, даже
самым для нее бесполезным, самым заурядным людям, хотя никакой искательности
в ней не было. Казалось, она всей душой безраздельно принадлежит тому, с кем
говорит сию минуту. Ее живая, юная, заразительная веселость одушевляла все
вокруг; с легкостью нимфы поспевала она везде, подобно вихрю, который вьется
одновременно во многих местах, повсюду внося движение и жизнь. Она была
украшением всех спектаклей, душой празднеств, увеселений, балов и всех
пленяла там грацией, тактом и танцевальным искусством. Она любила игру, и
игра по маленькой ее развлекала, поскольку она находила удовольствие в любом
занятии; но предпочитала она крупную игру, играла четко, точно, не имея себе
равных; в одно мгновение она оценивала шансы каждого, с той же радостью и
увлечением в послеобеденные часы предавалась она серьезному чтению, вела
беседы о книгах, трудилась со своими "серьезными дамами"-так называли тех ее
придворных дам, которые были старше других по возрасту. Она ничего не
берегла, даже здоровья, и вплоть до самых мелочей помнила всегда обо всем,
что могло доставить ей приязнь короля и г-жи де Ментенон. С ними обоими она
обнаруживала немыслимую гибкость, не изменявшую ей ни на минуту. Эта
гибкость сочеталась в ней со сдержанностью, которую хранила дофина, хорошо
знавшая короля и г-жу де Ментенон по опыту и благодаря своим наблюдениям;
свой веселый нрав она проявляла лишь в умеренной степени и к месту. Она
приносила им в жертву все - удовольствия, забавы и, повторяю, здоровье. Этим
путем она добилась такой близости к ним, коей не удостоивался не только
никто из законных детей короля, но даже ни один незаконнорожденный. На людях
серьезная, благонравная, почтительная с королем, застенчивая и ласковая с
г-жой де Ментенон, которую называла всегда не иначе, как "тетя", изящно
смешивая степень родственной и дружеской близости, в семейном кругу она
болтала, прыгала, вилась вокруг них; то присаживалась к ним на подлокотник
кресла, то вспархивала на колени, бросалась им на шею, обнимала, целовала,
ласкала, тискала, дергала за подбородки, донимала их, рылась у них в столах,
в бумагах, в письмах, распечатывала эти письма, а подчас и читала их без
спросу, когда видела, что король и г-жа де Ментенон в добром расположении
духа и только посмеются над этим, и высказывалась о том, что было там
написано; от нее ничего не скрывали, она присутствовала при том, как
принимали курьеров с важнейшими известиями; к королю она входила когда
угодно, даже во время совета; самим министрам она подчас оказывалась
полезна, подчас опасна, но всегда готова была делать им одолжения, услуги,
выручать, угождать, если только не была сильно предубеждена против
кого-нибудь из них; так, она ненавидела Поншартрена, коего иногда при короле
называла "ваш кривой урод", и Шамийара, не любить коего были у нее более
существенные причины; она вела себя так свободно, что, слушая как-то
вечером, как король и г-жа де Ментенон с одобрением говорили об английском
дворе и о том, как вначале все ожидали, что королева Анна** будет
способствовать миру, дофина заявила: "Следует признать, тетя, что в Англии