"Сен-Симон. Мемуары, книга 2 " - читать интересную книгу автора

ему поводы для обмолвок и зачастую добивался успеха, потому что он все
больше и больше проникался ко мне доверием; я почитал своим долгом до конца
делиться с герцогом де Бовилье, а вслед за ним-~с герцогом де Шеврезом,
которому не отдавал столь полного отчета, как его свояку, но все же довольно
часто бывал с ним откровенен, как и он со мной. Целого тома не хватит, чтобы
пересказать все мои встречи с принцем наедине. Какая любовь к добру! Какая
самоотверженность! Какая- и сколь плодотворная - пытливость! И какая чистота
намерений! Какой, смею сказать, отблеск Божества на этой искренней, простой,
сильной душе, сохранившей его образ в той мере, в коей это нам дано на
земле! Эта душа блистала достоинствами, кои придало ей воспитание, на
которое не пожалели ни труда, ни искусства, воспитание равно ученое,
разумное, благочестивое, полное размышлений о блистательном воспитаннике,
рожденном, чтобы повелевать. В эти минуты он избавлялся от щепетильности,
правившей им на людях. Он желал знать, с кем имеет и будет иметь дело. Он
брал собеседника в оборот, чтобы воспользоваться разговором с глазу на глаз,
не допуская ни приукрашивания, ни корысти; но как разносторонни бывали такие
беседы и как возрастало их очарование благодаря многообразию интересов
принца, его искусству, любознательному рвению и тяге к знанию! Он увлекал
собеседника от одной материи к другой, касался стольких предметов, лиц и
событий, что тот, кто не способен был удовлетворить его любознательность,
ушел бы недовольный сам собой, да и принца бы оставил недовольным.
Подготовиться к беседе было невозможно, ибо непредсказуем был ее ход. Именно
в импровизациях принц стремился почерпнуть истину, исходившую прямо из
первых рук, и по самым разнообразным сведениям испытать, каким образом может
он воспользоваться услугами человека, на котором остановил свой выбор. Таким
образом, собеседник, обыкновенно рассчитывавший обсудить с ним какой-нибудь
один предмет и предполагавший уложиться в четверть или в полчаса, проводил с
принцем часа два и более, если тот сколько-нибудь располагал свободным
временем. Он всегда обращался к предмету, который должен был служить главной
темой разговора, но давал возможность для отступлений, кои властно вводил в
нужное русло, и подчас эти отступления представляли для него основной
интерес. И здесь уже никакого краснобайства, никаких комплиментов, похвал,
завитушек, предисловий, присказок, никаких шуточек - говорить следовало
только по делу, в обдуманных выражениях, сжато, по существу, имея в виду
цель; ни слова без толку, без причины, ничего для забавы и потехи. В эти
минуты христианская любовь к ближнему одушевляла его интересом к отдельным
людям, и он досконально обсуждал все, что касалось каждого человека; в эти
минуты у него рождались, вызревали и являлись на обозрение планы,
распоряжения, перемены; бывало, он, не подавая виду, успевал заранее по
косточкам разобрать их с герцогом де Бовилье, а иногда и с ним, и с герцогом
де Шеврезом, хотя он редко виделся с ними обоими вместе. Порой он скрытничал
с обоими или с кем-нибудь из них; от г-на де Бовилье он таился редко, но
тайны, не подлежавшие разглашению, хранил незыблемо.
Наделенный столькими выдающимися качествами, этот замечательный принц
не лишен был некоторых по-человечески понятных черточек, кои можно было бы
назвать недостатками, подчас даже не слишком достойными; трудно было понять,
каким образом они уживаются с его твердостью и величием, ибо никто не желал
вспоминать те времена, когда принц был воплощением греха и порока, и
поразмыслить над тем, как далось ему то чудесное перерождение, так
приблизившее принца к совершенству, что люди, наблюдавшие его вблизи,