"Г.Сенкевич. Наброски углем" - читать интересную книгу автора

которых речь впереди.
Во всяком случае, "Изабелла Испанская", к вящей славе нашей литературы
периодически издававшаяся г. Бреслауэром, сделала свое. Прочитав ее,
Золзикевич стал скептически относиться не только к духовенству, но и ко
всему, что прямо или косвенно связано с ним. Именно потому он не ответил
косарям обычным "Во веки веков", а пошел дальше... Идет он, идет, а тут
навстречу ему девки с серпами на плечах возвращаются с поля. Посреди дороги
стояла большая лужа, и они шли гуськом, подоткнув юбки и открыв свои красные
как свекла ноги.
- Здравствуйте, синички! - крикнул им Золзикевич и, загородив тропинку,
стал хватать всех по очереди и, поцеловав, толкал в лужу, разумеется, шутки
ради. Девки вскрикивали и хохотали, показывая все зубы до единого. А когда
они прошли, писарь не без удовольствия услышал, как одна говорила другой:
- До чего прекрасный кавалер наш писарь!
- А румяный, как яблочко.
- А уж голова душистая, как роза, - отозвалась третья. - Как схватит
тебя да как прижмет, так и обомлеешь!
Пан писарь продолжал шагать в самом приятном расположении духа. Но
проходя мимо одной избы, он опять услышал разговор о себе и остановился у
забора. По другую сторону забора раскинулся густой вишневый сад, в саду был
пчельник, а возле ульев стояли две бабы и разговаривали. Одна насыпала в
подол картофель и чистила его складным ножичком, а другая говорила:
- Ох, Стахова, милая, боюсь я до смерти, как бы моего Франека не взяли
в солдаты.
А Стахова в ответ:
- К писарю ступай, к писарю. Уж если он не поможет, так никто тебе не
поможет.
- Да с чем же я к нему пойду? С пустыми руками к нему идти нельзя. Войт
- тот все-таки получше: раков ли ему принесешь, или масла, а то льну охапку
или хоть курицу, - он все возьмет, не разбирая, а писарь - тот и не
посмотрит. Ух, и страшный гордец! Ему сразу платок развязывай - и рубль!
"Как же, стану я брать ваши яйца и кур, - проворчал про себя писарь. -
Что я, взяточник, что ли, какой? Ну и убирайся со своей курицей к войту!"
Подумав, писарь раздвинул ветви и хотел было окликнуть женщин, как
вдруг сзади затарахтела бричка. Писарь оглянулся. В бричке сидел студент в
фуражке набекрень и с папиросой в зубах. Вез его тот самый Франек, о котором
только что говорили бабы. Увидев Золзикевича, студент высунулся из брички,
замахал рукой и крикнул:
- Как поживаете, пан Золзикевич? Что слышно? А вы все так же усердно
помадите свою голову?
- Покорнейший ваш слуга! - ответил ему, низко кланяясь, Золзикевич, но
когда бричка проехала, пробормотал ей вслед: - Чтоб тебе шею свернуть!
Этого студента писарь терпеть не мог. Он был родня Скорабевским, у
которых обычно гостил все лето. Золзикевич не только терпеть его не мог, но
и боялся как огня. Студент был насмешник и щеголь; он постоянно потешался
над Золзикевичем и один во всей округе не ставил его ни во что. Однажды он
попал на деревенский сход и в присутствии всех заявил Золзикевичу, что тот
глуп, а мужикам сказал, чтоб не слушались его Золзикевич с радостью отомстил
бы ему за все, но что он мог ему сделать? О других он хоть что-нибудь знал,
а о нем решительно ничего.