"Генрик Сенкевич. В прериях (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

ежеминутно выкрикивал: <Пусть меня повесят, джентльмены, если я вру!>
Когда наконец ораторы охрипли, снова зазвучали дудки, трещотки и снова
начали плясать джигу. Тем временем наступила ночь, месяц выкатился на небо
и засветил так ярко, что пламя костров побледнело от его сияния, а люди и
повозки осветились двойным, красным и белым, светом. Это была прекрасная
ночь. Шум в нашем лагере составлял странный, но приятный контраст тишине
спящей глубоким сном прерии. Взяв Лилиан под руку, я ходил с ней по всему
лагерю, и взгляд наш убегал вдаль от костров и терялся в волнах высоких и
тонких стеблей степных трав, посеребренных лунными лучами и таинственных,
как степные привидения. Так бродили мы вместе, а тем временем у одного
костра два горца-шотландца (highlanders) начали играть на цитрах свою
печальную горскую песню . Мы встали поодаль и некоторое время
слушали молча. Вдруг я взглянул на Лилиан, она опустила глаза - и, сам не
знаю почему, я взял ее руку, опиравшуюся на мою, и долго и крепко прижимал
ее к моей груди. У бедной Лилиан сердечко тоже заколотилось так сильно,
что я как будто почувствовал его в своей руке; мы оба дрожали, ибо поняли,
что между нами что-то возникает, что-то преодолевается и теперь наши
отношения будут не такими, как раньше. Но я уже плыл по воле волн. Я
забыл, что ночь так светла, что недалеко от нас пылают костры, а вокруг
них веселятся люди, мне хотелось тут же упасть к ее ногам или хотя бы
смотреть в ее глаза. Лилиан тоже прижалась к моему плечу, но отворачивала
при этом голову, как бы желая укрыться в тени. Я хотел заговорить и не
мог, мне казалось, что голос мой зазвучит как чужой, а если я скажу Лилиан
<люблю>, то еще, пожалуй, и сам упаду. Робок я был, потому что был молод и
руководил мною не столько рассудок, сколько сердце. И я отчетливо
чувствовал, что если раз скажу <люблю>, то на все мое прошлое падет завеса
и одни двери закроются, а отворятся другие, через которые я войду в
какую-то неизведанную страну. Так что хоть и видел я за этой завесой
счастье, все же я задержался на пороге - быть может, именно потому, что
свет, льющийся оттуда, ослепил меня. К тому же когда любовь рвется не из
уст, а из сердца, то, пожалуй, нет ничего другого, о чем было бы так
трудно говорить.
_______________
* Речь (англ.).
** Бродяги (англ.).
*** Я перешел Миссисипи, я перейду и Миссури! (Англ.).

Я осмелился прижать к груди руку Лилиан. Но мы оба молчали, потому
что о любви я говорить не решался, а о чем-либо другом не хотел, да и
нельзя было в такую минуту.
Окончилось все тем, что оба мы подняли головы к небу и смотрели на
звезды, словно молясь. Потом меня позвали к большому костру; мы вернулись.
Веселье кончилось, и, дабы завершить его достойно и чинно, переселенцы
решили спеть перед сном псалмы. Мужчины обнажили головы, и, хотя среди нас
были люди разных верований, все стали на колени в степную траву и запели
псалом <Блуждая в пустыне>. Это была трогательная картина. В паузах
наступала такая торжественная тишина, что слышно было, как трещат искры,
вылетающие из костров, и как шумят далекие водопады на реке. Стоя на
коленях рядом с Лилиан, я раз-другой взглянул на нее: ее дивно блестевшие
глаза были подняты к небесам, волосы чуть-чуть рассыпались, и, набожно