"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

налаживаются, потому что они не такие уж и личные...
А приемы? Приемы часто не срабатывают самым удивительным образом.
Несколько дней назад по дороге домой догоняю странную пару: женщину,
нагруженную тяжелым мешком (мешок, перевязанный посредине, лежит у нее на
спине и груди, в руке она еще тащит ведро отрубей), и рядом с ней здорового
парня, своего семиклассника Дзюбу. "Ах, ты! - думаю. - На голову ведь выше
женщины, а идешь порожняком..."
Поравнялся - мама и сынок!
- Здравствуйте, Анна Степановна. Неужто не тяжело? И мешок и ведро.
- Да я привычная, Андрий. - По-соседски она мне говорит "ты", - А два
раза сходить - тяжельше.
Рассудительно, даже поучающе так говорит, как дед Гришка или моя
хозяйка: где, мол, тебе, городскому, разобраться, что два раза такую дорогу
с ношей пройти труднее.
- А ну давайте я вам помогу!
Смутилась, удивилась:
- Да нет! Я сама, я привычная!
- Послушайте! Не могу же я, здоровый мужик, - ведь на голову выше вас -
идти рядом и не помочь!Да что же это такое?!
Она возражала, сопротивлялась. Наконец отдала мне и мешок и ведро - на,
раз ты такой чудак! Шла рядом, отдыхая, - устала, видно, сильно - и все-таки
чуточку презирала меня за мое чудачество. Говорили мы о погоде, о том, какая
зима будет. Я сказал:
- Хорошо бы со снегом и морозами. Люблю снежную зиму.
И опростоволосился. Дзюба, который по-прежнему шел с пустыми руками,
сказал уличающе:
- От вы який, Андрий Николаевич, чтобы овцы попадали?!
И пока мы выясняли, что овцам и зимой нужен подножный корм и что
снежная зима - бедствие для колхоза, я дотащил мешок и ведро до своей хаты.
Дзюбам - и матери, и сыну - надо было идти еще с полкиломера. Я снял мешок,
поставил ведро. Жду. Анна Степановна опять прилаживается к ноше. Тогда я,
наконец, взорвался:
- А ну-ка, ты, - говорю Дзюбе, - бери и мешок и ведро! Живо!
Взял, но, в общем, ничего не понял. Так я для них с матерью и остался
городским чудаком. Они отошли от меня метров на сто, и мать опять взяла у
сына свою ношу. И еще думаю, ругали меня за то, что я пожелал колхозу
снежную зиму. А может, просто посмеялись - городской, что с него возьмешь!

3

Не люблю обобщений типа: "В таком-то городе прекрасно относятся к
детям, там-то почитают родителей, здесь - народ хамоватый". И так далее. И
все-таки я вынужден делать для себя маленькие "рабочие" обобщения. Без них
мне здесь не ужиться. В хуторе, как нигде, сильны традиции: "Наши отцы были
не глупее нас, а так робыли". В хуторе, как нигде, отмахиваются от общих
слов. И, может быть, потому так интересно у меня проходят уроки
литературного чтения, когда у меня по программе Горький, Чехов, Тургенев...
Я читаю отрывки из "В людях", и в классе что-то происходит: не называются
ничьи имена, но мы как будто возвращаемся к своим классным делам, к тому,
как трудно учиться Парахину, к тому, что рыжий историк Иван Антонович совсем