"Виталий Семин. Плотина" - читать интересную книгу автора

вообще им немного смешным и нелепым казался седой глуховатый человек с
дрожащим от ярости голосом, дрожащими руками, который никак не мог уразуметь
что-то совсем простое, который обязательно хотел узнать, за что на него этот
необъяснимый позор.
Отца выпустили часа через три. Тут же в подвале ему вернули ремень и
медаль. Сержант подождал, пока он перепояшется, приведет себя в порядок,
почтительно пропустил вперед, подмигнул солдатам: "Не скучаете, братцы?" И,
хоть сержант ничем этого не показал, я почувствовал, что он стал чуть
иронически относиться к отцу, словно этот нелепый арест запачкал и меня и
отца.
Некоторое время я ждал, что придут и за мной. Но меня не выпустили.
Днем вместе с проштрафившимися солдатами я подметал двор перед штабом, ночью
спал на нарах в подвале. Освободили меня дня через три. Сержант пришел
утром, потоптался и как-то неопределенно сказал:
- А ты еще здесь? Иди, что ли...
Будто не был уверен, правильно ли поступает.
В бараке меня встретили с сочувствием и в то же время чуть иронически.
Я и сам за это время понял, что это почему-то смешно: ехал человек черт
знает откуда, разыскивал сына, взбудоражил всех, а его взяли и посадили в
каталажку.
Больше отца на завод не пускали. И меня с завода к нему. Начальник
штаба, когда я пришел к нему, сказал, что у него нет времени со мной
разговаривать. Потом все-таки вернул меня и объяснил:
- Отец хлопочет в Берлине, чтобы тебя отдали ему. Разрешат - езжайте. А
на территорию завода посторонним вход воспрещен.
В воскресенье через дырку в заборе я выбрался в город и пошел
разыскивать гостиницу отца. Выйдя в город тайком, без пропуска, я совершал
тяжкий поступок и потому боялся встречных наших и немцев. Все же мне
приходилось обращаться за помощью к прохожим, и они указали мне дом, в
котором располагалась гостиница отца. Отца я нашел на втором этаже. Он был
обескуражен, растерян, торжественно проклинал майора Панова: "Проклятье
этому извергу!" Сказал, что второй день не выходит на улицу - отпускные
документы у него просрочены, могут задержать как дезертира. "Мое отцовское
проклятье этому негодяю!" Если в самое ближайшее время мое дело в Берлине не
будет решено, отец будет вынужден уехать.
- А как же я?
- Но ведь я уже почти дезертир!
- Лучше бы ты не приезжал совсем! - крикнул я.
- Ты не имеешь права так говорить! Не слушая ответа, я выбежал на
улицу.
И все-таки меня отпустили с отцом. Оказывается, над Пановым был еще
начальник. Это он приказал Панову выпустить отца с гауптвахты (из-за меня он
ссориться с Пановым не стал), а потом замолвил за нас словечко в
репарационном управлении, и там было решено позволить мне переехать в
лагерь, расположенный примерно в том же районе, где дислоцировалась часть
отца. Нам выдали бумагу, в которой говорилось. "Репатриант такой-то в
сопровождении отца направляется..." По дороге мы обязаны заехать в Штеттин,
где я должен пройти фильтрационную комиссию.
На прощание я встретился с Пановым - ходил в канцелярию подписывать
документы. За столом он сидел в фуражке, наверно, собирался уходить. Писарь