"Виталий Семин. На реке (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

карта все время притягивала нас: шли мы медленно и все хотелось
сориентироваться, сколько прошли и много ли осталось.
Из Ростова уходили вечером. На левом берегу, в роще, травили комаров,
жгли дымовые шашки, и облако дыма плыло от пляжа на город. Оно было густым,
беловато-сизым, клубилось, как настоящее облако, и постепенно закрывало
электрические огни на левом берегу, рощу, огни на автомобильном мосту, а
затем городские огни.
Всю ночь мы шли, а утром увидели те же строительные берега и ту же
усталую, не отражающую красок городскую воду. Вернее, это я увидел. Мои
спутники впервые плыли по реке, и, судя по тому, как они с самого утра
расположились на носу, им все нравилось. Но я-то видел, что вода глухая, что
с нее как бы содрана поверхностная пленка. Навстречу со строительства
Семикаракорского шлюза шли баржи с плоскими лыжными носами. Эти баржи похожи
на гофрированные кузова гигантских грузовиков-самосвалов. Везут они серый
щебень, гравий или выбранный со дна реки земснарядом, весь еще в потеках
песок. Сам зной над этим песком и щебнем блеклого, карьерного оттенка.
Только на следующий день я заметил, что мутная вода стала потихоньку
светлеть и делаться все более бутылочного цвета. Не прозрачной, но такой,
как будто прозрачность вот-вот наступит. А краски неба и земли прояснялись,
прояснялись и наконец стали резкими и сильными. Раньше этот перелом случался
километров через шестьдесят выше города, а теперь для настоящего перелома и
ста пятидесяти не хватает. Как будто и с берегов, и с воды, и с воздуха
моторной вибрацией сбит какой-то жизненный цвет.
Я живу на улице с двусторонним движением. Улица новая, деревья на
тротуарах еще не успели вырасти, и вечерами видно, какие у нее отвесные
каменные стены и какое серое накатанное дно. Днем по улице катится грохот.
Для меня он давно отделился от машин и катится сам по себе, потому что даже
в те минуты, когда машин нет, остается предчувствие грохота, память о нем.
Весь вечер он шорохом оседает на дно улицы. А утром кажется, что
двустороннее движение всех видов транспорта разрешено прямо через комнату.
Под окном тормозное дизельное сипение, рев автобусных моторов и танковые
выхлопы землевозов-самосвалов. Сквозь окно видно, какого сизо-выхлопного
цвета этот грохот. Он проходит на всех диапазонах, уплотняет и дробит
воздух, изменяет цвет уличных стен. Даже в комнате меняется цвет книжных
обложек. И ведь это каждый день! Однажды я пошел к врачу, он измерил мне
давление и спросил, не испытываю ли я чего-то похожего на потерю вкуса к
жизни.
Я смотрю на берега и думаю, что даже перекопыченный, истоптанный песок
выглядит не так, как потрясенный моторной вибрацией.
С утра под грохот металла в металле на нашем железном корабле все
сильнее становится жара. У нас под бортом идет на буксире "приставка" -
двухсоттонная нефтеналивная баржа. Однажды я видел, как по раскаленному
железу палубы нефтеналивной бежала собака. Пасть ее была раскрыта, а густая
белая шуба, которую хозяева не догадались состричь, казалось, дымилась.
Жутко было подумать, какая температура у нее в подшерстке. Бежала она, цокая
когтями, наступая на собственную тень, И это была вся тень на палубе. Собаку
звали Боцман.
Из шлюпки мы вытащили все вещи, вынесли мачту и весла и залили ее
водой.
Это поразительно однако, как быстро остывает железо. К вечеру на