"Виталий Семин. Ася Александровна (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

я не приходил хотя бы раз в неделю. Но Ася Александровна не согласилась на
наш разрыв. Когда месяца через два я зачем-то зашел к отцу (отец спросил
безразлично: "Ты?" - и ушел, предоставив мне самому закрывать дверь), она
сказала: "А отец вас ждал. Нервичал!"
Она пренебрегла моей неприязнью. Не согласилась она и на нейтралитет.
Она добивалась, чтобы я обязательно приходил по воскресеньям и праздникам, и
с первых же дней научилась обвиняюще произносить: "Отец ждал, отец
нервничал". И вообще в наших отношениях с отцом она постепенно почти
полностью заслонила отца, словно взяла на себя заботу о его симпатиях и
антипатиях и как-то углубила и обострила их. Она возродила старую заглохшую
за давностью лет - среди которых пять лет войны! - ссору отца с моей
матерью, довела до ссоры довольно обычную "коммунальную" холодность между
отцом и соседями. Ее желчная худоба, ее претензия на молодость поначалу
казались мне следствием долгих лет одиночества, послевоенной бедности, но
потом я стал думать, что Асю Александровну просто сжигает гордость.
- Ты же знаешь, - сказал мне как-то двоюродный брат, - ее первый муж
был важной фигурой. Председатель горисполкома... - и он назвал один из
крупнейших городов на Украине, - она у него секретаршей была, а потом стала
женой. Он был лет на двадцать старше ее. Умер во время войны.
В пятьдесят третьем году я ушел из института. Именно тогда, как мне
казалось, мы окончательно разошлись с отцом. Отец яростно осудил меня, и
когда мне пришлось уехать из города, я не пришел к нему прощаться и два года
ничего ему не писал. Вернувшись в город, я тоже долго к нему не ходил, пока
случайно не узнал, что он в больнице, что новый приступ его тяжелой болезни
лекарствами погасить не удалось - то, что последние годы висело над ним
постоянной угрозой, свершилось: ему отняли ноги.
...Хирургическое отделение напоминало госпиталь военного времени;
в коридоре было людно и шумно, а я ступал на цыпочках, отсчитывал номера на
дверях палат и облегченно вздрагивал - еще не та, еще не эта! Номер на
дверях палаты отца я не успел разглядеть - заметил в комнате Асю
Александровну. Она кивнула мне: "Здесь", я вошел и сразу же увидел глаза
отца. Господи, какие это были глаза! Будто их калили, калили и перекалили!
Они были черные, хотя от природы отец голубоглаз, и неподвижные. Я шел к
нему через палату, а он следил за мной своими налитыми чернотой,
неподвижными глазами, словно собирался крикнуть: "Да как ты после всего
смеешь!" Но когда я остановился рядом с ним, он терпеливо и вяло - ему это
было трудно - разделил сморщенные, подгоревшие губы и сказал, будто прощая
мне то, что я с ним сделал:
- Ничего.
И закрыл глаза.
- Идемте, - шепотом сказала Ася Александровна. - Ему нельзя
волноваться.
Мы вышли в коридор, и она расправилась, оживилась - должно быть,
отсидела себе и ноги, и поясницу, и плечи. Даже халат на ней расправился и
стал франтоватым.
- Вы давно в городе?
Я сказал, что скоро две недели.
- А я слышала, что вы уже месяц здесь, - уличила она меня.
Впрочем, больше явить она не стала. Она была рада мне, рада пройти по
коридору, размяться. Она рассказывала, как это началось, как она добивалась,