"Юлиан Семенов. Старик в Памплоне (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

него, против нас, против республиканцев, тогда, в тридцать седьмом. Не
знаю, отчего я подумал об этом. Но, отгоняя от себя эту мысль, я
возвращался к ней все чаще и чаще, ибо месть мести рознь. Мерзавец мстит
из-за угла, он пишет донос, скрепляя его чужой подписью, или нанимает тех,
кто будет бить человека, которого он хочет уничтожить, или похищает детей
своего врага - мало ли способов подлости?! Но существует иная, особая
месть, и она не противоречит законам рыцарства. Писатель лишен права на
месть Словом - он тогда не писатель, а Фаддей Булгарин или еще кто иной -
посовременнее. Месть в мыслях - это совершенно иное, тут сокрыто качество
особого рода. Помноженная на дисциплину и благородство, такая месть может
отлиться в <По ком звонит колокол>, а это ведь и не месть, но возмездие,
это - от Шекспира и Толстого, который, впрочем, Гамлета не принимал...
Особая месть Старика, нанявшего в шоферы бывшего итальянского
фашиста, чтобы тот возил по дорогам его - Старика - Испании, была местью,
про которую знал он один, а может быть, он - так же, как я сейчас, -
отгонял от себя эту мысль и старался найти иное определение своему чувству
- кто знает?
Человек дисциплины, Старик никогда не говорил в Испании про
гражданскую войну - он не боялся за себя, он боялся за того, кому он
скажет о своей позиции, которая не изменилась с тридцать седьмого года -
она может измениться у тех лишь, кто любит Испанию показно, парадно, а не
изнутри, как только и можно любить эту замечательную страну. Но если ему
навязывали разговор, он резал, бил в лоб, как на ринге, чтобы сразу же
повалить противника в нокаут: <Да, м ы тогда п р о и г р а л и>. Он
выделял два слова - <мы> и <проиграли>. Как истинный художник, который
сформулировал теорию <айсберга>, он не педалировал на слове <т о г д а> -
десять процентов должно быть написано, остальное сокрыто, ибо декларация
губит искусство, талантливость всегда недосказанна и поэтому понятна тем,
кто хочет понять. (Я напишу о том, что происходит в политике и экономике
Испании, но сделаю это особым образом - привлеку моих французских и
американских коллег, которые работают в буржуазной прессе, - сие, надеюсь,
оградит меня от визовых трудностей. Впрочем, я свою позицию никогда не
скрывал и считаю унизительным скрывать ее, и я очень гордился, когда в
Испании меня называли <рохо> - <красный>. Это, кстати, тоже симптом -
дружить, открыто дружить с <рохо> из Москвы: года два-три назад такое
каралось.)
...Старик мог подолгу задумчиво рассматривать лицо Адамо, и он,
верно, жалел шофера, ибо понимал, что мстит. И тогда он переводил взгляд
на Мэри, и лицо его смягчалось, и расходились морщинки вокруг глаз. Я
понимаю, отчего такое случалось с ним, хотя провел с Мэри всего один день
в Нью-Йорке, неделю в Москве и два дня на охоте, на Волге, куда я ночью
отвез ее прямо с читательской конференции в Библиотеке иностранной
литературы.
Кто-то из великих испанцев утверждал, что, познав одну женщину, ты
познаешь их всех - причем в это вкладывается отнюдь не плотский смысл, не
тот, который так импонирует животным мужского рода, пылкокровным и тупым
кретинам, не скрывающим своего снисходительного превосходства над женщиной
только потому, что ему дано заниматься дзюдо; отнюдь нет. Унамуно считал,
что женщины похожи одна на другую значительно больше, чем мужчины, - все
они мечтают об одном и том же: семья, дети и любовь - обязательно до