"Юлиан Семенович Семенов. Пароль не нужен. (Штирлиц, 1921-1922)" - читать интересную книгу автора

- Самогоночки примешь, Максим Максимович?
- Приму.
- У меня в ей женьшень настоян. От моей самогонки медведем ходишь.
Сам-то не в мандраже?
- Откуда такое слово чудное?
- А в мирное время ко мне городские рыбаки приезжали, я от них на
свой баланс приходовал. Бывало, профессором говорил, баба моя даже
пугалась. Я ей как ученое заверну, так она лоб у меня начинала щупать - не
загорячился ли я. А теперь седьмой год живу без всякого мысленного обмена,
полным Рафинзоном.
- Робинзоном.
- Именно.
- А кто бывал у тебя из владивостокских?
- Многие, - сразу оживился Тимоха. - Вот, к примеру, Николай
Дионисьевич бывал, младшенький Меркулов. Он теперь иностранными делами
заворачивает. Кто там и как про него считают, это дело современное, а я
скажу правду: хороший он человек и веселый. Ну и уж обязательно Кирилл
Николаич Гиацинтов, жандарм. Охотник - куда там, зверь до охоты. Я изюбря
каждый год обкладываю - для его самого с друзьями... Потом профессор был с
ним - Гаврилин Роман Егорыч. И дочка его приезжала - чистый ангелочек,
Сашенька. Сейчас небось девица, если баланс подбить.
Владимиров, чуть улыбнувшись, спросил:
- А про баланс кто говорил?
- Святой человек. Должность у него по-русски неприлично называется.
Коротко так, вроде задницы. С лошадьми он занимался.
- Жокей?
- Именно. Мой младшенький братишка, Федька, <жопей> его называл.
Прибылов Аполлинарий. Денег имел - тьму. Только он порченый, хлебное вино
пьет - ужас. А напьется, бывало, и ну пятирублевки золотенькие вокруг себя
расшвыривать. Федька потом лазит, лазит - все ладони об траву стерет.
Аполлинарий-то помогал кой-кому деньгами. Он с сердцем человек, только
по-хорошему его надо просить. Мне двух коров купил... А теперь наши
погорельцы хотели к нему пойти - не пустили их японские патрули в город.
Увидишь его - попроси от мужиков, пусть подможет, что ему стоит?
Первый стакан выпили молча. Долго сопели, мотали головами, жмурились
и занюхивали самогон разварным картофелем. В тайге, которая кажется пустой
и гулкой, как ночной театр, ухали птицы. Далеко-далеко на востоке, возле
Лаубихары, гудели водопады. Звезды, поначалу слабо тлевшие, теперь ярки и
злы. Одна звезда - по всему, Орион - калилась изнутри то красным, то синим
светом. И казалось Владимирову, что кто-то далекий хочет сказать землянам
нечто очень важное, но - не может.
Языки костра то ластились к земле, то взмывали вверх ломкими
фигурками скифских танцовщиц. На той стороне ручья, в болоте, кричала
выпь. Крик ее был извечен и жуток.
- Как прошла? - спросил Тимоха.
- Жжет.
- Греет. Все органы души прогреет и обновит. Еще, что ль, ломанем?
- Давай.
Тимоха ухмыльнулся в пегую бороду:
- А из ваших никто не пьет.