"Юлиан Семенович Семенов. Пароль не нужен. (Штирлиц, 1921-1922)" - читать интересную книгу автора

трудновыполнимой, потому что подполье после наших сегодняшних арестов
затаится, как никогда. Следовательно, особое внимание ко всем вновь
появившимся здесь. Тех, кого мы заберем, спрашивать не только про газету,
но и про московского гостя. А вдруг кто знает дату или место приезда? Хотя
- это особая тема, и мы соберемся вскоре, чтобы ее детально обсудить.
Имейте в виду, что красное подполье, которое сегодня мы начинаем забирать,
в недалеком будущем окажется серьезной картой в нашей политической игре.
Гиацинтов оглядел своих сотрудников и усмешливо поинтересовался:
- Не тяжело объясняюсь, а? Так и заносит на усложненные обороты,
будто на дипломатическом приеме нахожусь. Итак, прошу вас начинать аресты
организованно, сразу по всему городу, чтобы никто из наших красных
приятелей не ушел. Допросы проводить настойчиво, я обязан порадовать
нашего премьера сообщением о найденной красной газете. С богом, друзья
мои.



ХАБАРОВСКИЙ РЕВТРИБУНАЛ
_____________________________________________________________________

В кабинете следователя ревтрибунала сидел Филиповский, старший
руководитель группы по борьбе с вооруженным бандитизмом. Он арестован за
то, что во время обыска у баронессы Нагорной похитил жемчужную осыпь.
Сейчас он сидел, зажав кисти рук между коленями; на лбу капли пота, глаза
воспаленные, красные, как у кролика. Следователь позвонил Постышеву и
сообщил об аресте чекиста, а ведь полгода не прошло, как Павел Петрович
самолично вручал Филиповскому именной маузер с серебряной планкой за
беззаветную доблесть. И вот сейчас Постышев сидит напротив Филиповского, а
тот глаз поднять не смеет, головой вертит и все время морщится, будто у
него зубы болят.
- Ты не крути, Филиповский, - попросил Постышев, - ты давай честно.
- Я четыре года с белыми дерусь, я жизни не жалею.
- Погоди, погоди! Я о другом спрашиваю: как ты мог жемчуг украсть?
- Не воровал я! - глухо выкрикнул Филиповский. - Реквизировал...
- Врешь! Если б ты реквизировал, он бы в казне оказался! А ты крал,
как последний гад. Грязный ты человек, дело наше позоришь. Слепой я был,
когда тебе маузер за доблесть вручал, слепой!
- Я четыре года воевал, я в атаку на белого генерала ходил.
- Про то молчи!
- Воля ваша.
- Моей воле - грош цена, тут что трибунал скажет,
- Неужто судить меня станут?
- А ты как полагаешь?
- Так я ж верой и правдой четыре года...
- Хоть сорок четыре! У вора нет прошлого! Товарищ, - спросил
следователя Постышев, - доказательства у вас собраны?
- Сам признался.
- Это, конечно, хорошо, что сам признался. А свидетели есть? Факты
есть?
- Свидетелей нет, и фактов нет, Павел Петрович, только что сам