"Юлиан Семенович Семенов. Пароль не нужен. (Штирлиц, 1921-1922)" - читать интересную книгу автора

покойник. Вспомнилась шифровка из Владивостока: трое связных расстреляны в
контрразведке белых, В нашем штабе, возможно, сидит их человек.
В дверь постучались. Постышев спросил шепотом:
- В чем дело?
В кабинет заглянул шофер штаба Ухалов.
- Куда едем, Пал Петрович?
- В городской театр, там учительская конференция бушует.
Ухалов лениво глянул на спящего и вышел.



ГОРОДСКОЙ ТЕАТР
_____________________________________________________________________

В зале полно народу - яблоку упасть негде. За столом президиума
взволнованные, часто переговаривающиеся люди. Они что-то писали на
маленьких клочках бумаги, рвали написанное, то и дело посматривая на
Постышева, который сидел с краю и был отделен от остального президиума
пятью пустыми стульями. На трибуне сейчас человек в пенсне, бородка
клинышком, под мятым пиджаком - ослепительной чистоты рубашка и большой,
красиво повязанный черный галстук.
- И вот, изволите ли видеть, - налегая грудью на трибуну, говорил он,
- является ко мне комиссар с трехклассным образованием и молвит свое
просвещенное слово. <Ты, говорит, буржуйская твоя харя, почему не читаешь
детишкам народные стихи Демьяна, а заместо них читаешь помещика Пушкина?>
Говорит, а я чувствую: он пьян! И с красным бантом на груди!
Постышев подождал, пока в зале утихнет возмущенный гул, и бросил с
места реплику:
- Вас возмущает красный бант или запах алкоголя?
На галерке и в задних рядах - смех, передние ряды хранят молчание,
хотя некоторые сдерживают улыбку; в президиуме суетня и быстрое
перебрасывание записками. Председательствующий позвонил в колокольчик и
нервически призвал уважаемое собрание к спокойствию. Оратор, несколько
оправившись, продолжал:
- Уж если гражданами большевиками провозглашена свобода, то позвольте
учить детей на тех примерах, которые близки мне! А стряпня разнузданного
хулигана и футуриста Маяковского отдает половой распущенностью. Не
мешайте, - обращается оратор к Постышеву, - сеять разумное, доброе и
вечное! Вы пишете директивы, а я отвечаю за души детей! И воспитывать их в
зверстве, распускать в них инстинкты я не позволю никому, чего бы мне это
ни стоило! Я знаю, что грозит мне за это выступление, но я не могу
молчать!
Первые ряды рукоплещут, президиум - весь в улыбках, ядовито
поглядывает на комиссара, только на галерке и в задних рядах шум и говор.
Постышев сидел, подперев голову кулаками, смотрел задумчиво в одну точку -
и вроде бы нет его здесь.
На трибуну, продираясь сквозь тесно сидящих в проходе, вышел парень в
гимназическом френчике, перепоясанном солдатским ремнем. Лицо у него
удлиненное, нервное, бороденка и усы под Дон-Кихота, на белых щеках горит
нездоровый румянец, видимо туберкулез у парня. Не дожидаясь тишины, он