"Геннадий Семенихин. Пани Ирена" - читать интересную книгу автора

был, как они говорили, чистокровным арийцем. Настоящий зверь. Волосатые, как
у гориллы, руки, низкий лоб и очень проницательные глаза. В лагере его звали
"железный Густав". Они приходили в комнату и садились "на всякий случай" с
расстегнутыми кобурами парабеллумов. Их лица я не забуду и на том свете. У
меня кружилась голова и дрожали руки, но я колол. Понимаешь, Ирена, колол
эту проклятую вакцину, от которой некоторые умерли, а некоторые остались
инвалидами. Я уходил из этой комнаты шатающейся походкой, совсем
уничтоженный как человек. Вечерами я напивался до потери сознания, стараясь
забыть прожитый день, благо водки и вина выдавалось неограниченно, и
лагерные офицеры снисходительно хлопали меня по плечу: "Ну вот, доктор,
теперь вы и совсем уже наш. Потерпите немного и ко всему привыкнете.
Главное, не нужно сентиментальности: запомните, что это такая же работа, как
и любая другая". Понимаешь, они именовали это работой!
- И ты... ты убивал своими прививками даже поляков?
- Там были все, Ирена. Все в одну кучу: русские, евреи, поляки,
французы и даже марроканец.
- И ты можешь после этого жить!
- Как видишь, даже слушаю тебя и исповедуюсь, - ответил он без
усмешки. - И еще об одном хочу сказать, Ирена. Не подумай, что, делая эту
тайную 'операцию, я дрожу за свою шкуру. Для меня страх - уже далекое
прошлое. Очень хочу, чтобы хоть что-то светлое появилось у меня в жизни,
прежде чем из нее уйти.
- Я тебя поняла, Тадек, - сказала в смятении Ирена. - Я тебя хорошо
поняла.
Он решительным движением отбросил от себя вафельное полотенце:
- Ну, а теперь ближе к делу, сестра. Твоего подопечного я залатаю по
первому списку. Ты заменишь мне ассистента. Помнишь, я тебя когда-то учил
этому.
Удаление осколка оказалось более сложным делом, нежели предполагал
Тадеуш. Он долго возился около бредившего летчика. Опытные смуглые руки
сейчас не дрожали. В угрюмом молчании длилась операция. Изредка кивком
головы и шепотом Тадеуш отдавал короткие распоряжения сестре:
- Иглу... пинцет... тампон... зажим.
Наконец он наложил повязку, накрыл простыней правую ногу Виктора и
поднес на ладони к глазам сестры небольшой с зазубренными краями кусочек
металла.
- Возьми на память, Ирена. Ты меня уверяла, что в него стреляли
часовые, когда он бежал из концлагеря. Это не пуля, Ирена. Это осколок. -
Помолчал и прибавил: - Зенитный.
Час спустя на старых брезентовых носилках, которые, как и многое другое
медицинское оборудование, валялись в просторных комнатах дома, занятого
главным хирургом эвакогоспиталя, Виктора отнесли на чердак и уложили на
узкую лазаретную кровать. Он пришел в сознание, и взгляд его встретился с
тяжелым взглядом хирурга. В больничном белом халате тот показался Виктору
более приветливым, чем в серо-зеленом фашистском френче.
- Это вы меня отремонтировали? - прищурился Виктор. - Спасибо.
- Он муви бардзо дзенькуе, - перевела Ирена брату. Тадеуш, не
улыбнувшись, качнул головой и пробормотал:
- Порекомендуй ему больше не попадать под зенитки. Ты спустишься со
мной или останешься с ним?