"Геннадий Александрович Семенихин. "Собачьи валенки" (Фронтовая быль)" - читать интересную книгу автора

несколько вареных яиц и в центре бутыль самогона. Не успели сесть за стол,
за окном заскрипели ржавые тормоза штабной полуторки, и дежурный офицер с
порога крикнул:
- Экипаж Бестужев - Марлинский, в машину. Задание на разведку.
- Ребята, подождите, я через сорок минут вернусь, - широко улыбнулся
Слава. - День рождения не отменяется. - И они ушли. Вскоре над крышей
нашего дома раздался надтреснутый бас улетающего за линию фронта ИЛа. Мы
ждали его возвращения сорок минут, потом час, потом час двадцать и страшно
обрадовались, услыхав нарастающий гул приближающегося к аэродрому
штурмовика. Игорь Чесноков глубоко вздохнул, и вздох этот в пояснениях не
нуждался. Значит, пришли, значит, полный порядок! Потом распахнулась
входная дверь, и в слабо освещенной горнице с нарой рыжих унтов в руке
возник воздушный стрелок Марлинский.
- Наконец-то, - воскликнул Чесноков. - Но где же сам юбиляр? Где
Бестужев, маэстро Марлинский?
Воздушный стрелок, пошатываясь, стоял посреди комнаты, нелепо сжимая в
руке унты, и долго молчал.
- Слава погиб! - произнес он медленно, отдирая от себя каждое слово,
как отдирают бинты от тяжелых незаживающих ран.
Ни у одного из пас не вырвалось душераздирающие "как?!". Оно замерло
только на устах и во взглядах. Но покоряясь ему, Никита Марлинский, глотая
воздух широким ртом, пояснил: - Зенитка. Снаряд разорвался в кабине. Он
сажал нашу "шестерку" почти без сознания, а когда я подбежал, сказал
хриплым шепотом: "А вы все-таки, выпейте за меня, нельзя отменять дня
рождения! - Потом, собрав все свои силы, улыбнулся и прибавил: - А
"собачьи валенки" мои отмойте от крови. Очень я хочу чтобы кто-нибудь из
вас дошел в них до самого Берлина и по куполу рейхстага, где Гитлерюга
засел, отбомбился!"
Онемевшие от горя, мы безмолвно смотрели на Марлинского, принесшего
страшную весть. А тяжелый решительный Тарас Скрипка бросился к воздушному
стрелку и почти вырвал у него окровавленные унты.
- Я возьму эти "собачьи валенки"! - выкрикнул он тоном, не допускающим
возражений. - И клянусь, что выполню завещание лейтенанта Бестужева.
Настал день, когда гвардейский штурмовой полк взял боевой курс на
Берлин. Тридцать шесть ИЛов.
Тридцать шесть летчиков и тридцать шесть воздушных стрелков. Итого,
если помножить надвое, - семьдесят два человечка!
В апреле сорок пятого было за Одером уже довольно тепло, и все были
обуты в армейские сапоги. И только на ногах у одного, у командира полка
гвардии майора Тараса Скрипки, были рыжие с подпалинами меховые унты -
Славкины "собачьи валенки". В тесной кабине ИЛа Скрипка ожесточенно давил
ими на педали, когда вел свою армаду сквозь сплошную завесу зенитного
огня, когда сбрасывал бомбы на почерневший от дыма купол рейхстага и
поливал его из пушек.
Может, это было и не так, но говорят, будто весь мир услышал, как
выкрикнул из кромешного дыма и пламени Тарас Скрипка, майор по званию и
командир полка по должности:
- Это за тебя, Слава!
Прошло тридцать лет. В квартире генерал-лейтенанта авиации Тараса
Максимовича Скрипки до сих пор стоят в полутемном углу заботливо прикрытые