"Геннадий Александрович Семенихин. Утверждение жизни (рассказ, про войну)" - читать интересную книгу автора

его смуглое, огрубевшее от ветра лицо с глубоко тянувшейся по правой щеке
к подбородку складкой словно застыло. Мне показалось, может быть только
показалось, что в ото мгновение летчик вдруг сразу стал старше на десять -
пятнадцать лет. Видно, в одну минуту вспомнил он все пережитое, и это
суровое воспоминание заслонило все окружающее, и капитан совершенно забыл
о рассказе Фирсова, не слышал ритмичного постукивания колес и коротких
гудков паровоза перед большой станцией. Очнувшись, после долгого молчания,
он негромко заговорил:
- Да. Я. И, как видите, вы напрасно искали несуществующее мертвое те
то. Я выжил в те страшные дни наперекор всему: фашистам, ветру, морозу,
болевшей ране. О, как я тогда хотел, чтобы фашисты почувствовали на себе
силу моих бомб и пушечных очереден, ведь я еще не до конца, свел с ними
счеты. Я действительно рвался тогда к жизни!
Капитан вздохнул, словно гора свалилась с его плеч.
Глубокие, внезапно появившиеся морщины так же внезапно разгладились на
его лице, и оно сразу стало моложе и добрее.
И только Таня, которая в продолжение всего рассказа сидела молча, с
застывшими, немигающими глазами теперь испуганно жалась к летчику, обеими
руками держа его локоть.
- Как хорошо, что все это уже было! - вырвалось у нее глухое
восклицание, но руки продолжали еще крепче сжимать локоть Михеева.
Казалось, девушка боялась, что и сейчас его жизни еще угрожала опасность.
- Да. Уже было, - тихо проговорил за ней летчик. - Пора бы тебе и
успокоиться, птаха, - прибавил он нежно.
Девушка положила голову на его плечо и застенчиво улыбнулась:
- Нет. Когда ты говоришь об этом, я всю жизнь буду испытывать страх. J
Капитан широкой твердой ладонью провел по ее волосам:
- Погоди, привыкнешь.
Словно впервые посмотрел я на своего соседа по купе, стараясь найти в
его облике какие-то новые, необыкновенные черты. Но лицо летчика,
оттененное цыганскими бровями, было спокойным и обычным. Он осторожно
погладил руку своей спутницы и, обращаясь к нам, сказал:
- А вот она и есть та девушка, которой предназначалось письмо.
Представься, Татьяна, товарищам офицерам.
- Очень я рад нашему знакомству, - обратился к Тане пехотинец,
протягивая руку. - А с вами, товарищ капитан, давайте уговоримся, что свое
письмо... ну, то самое, вы подарите мне в знак дружбы. Достаточно будет
взглянуть на листок, чтобы в моей памяти снова воскресли леса, болота,
незнакомая береза... словом, все события того дня, и я снова вспомню о
вас, о человеке, который полз по снегу, зажимая рукой рану, и так горячо
вери, в жизнь. Понимаете, что таким твердым, уверенным в своей поступи по
жизни нужно быть не только на войне, но всегда и везде. Тогда никакие
трудности не будут страшны, тогда все одолеешь.
Капитан Михеев пристально посмотрел на Фирсова и вернул ему потрепанный
листок.
- Пожалуй, вы правы, - сказал он, - об этом нельзя забывать. Тем более,
раз вы хотите сохранить этот документ для потомков.
Лейтенант горячо пожал ему руку. В купе наступила неожиданная тишина.
Казалось, каждый погрузился в свои думы. Девушка смотрела в окно Летчик
сосредоточенно сбивал пепел с гаснущей папиросы. Молчал я, молчал и