"Геннадий Семенихин. Космонавты живут на земле" - читать интересную книгу автора

учения с дружественной армией проводили. Их летчики в гости нас как-то
позвали, предложили аэродром осмотреть. Вот у них дежурный домик, это да! На
стенах пейзажи и такая балериночка в наряде Евы - глаз не оторвешь! А у нас
замполит Жохов столько сюда морали понасовывал, что от нее тошнит.
- Так тебе что - голую бабу сюда подавай? - засмеялся Горелов. - Ну
и комсорг, нечего сказать.
- Ты не утрируй, - насупился Горышин. - Я тебе о чем хочу сказать?
Разве нужно наших ребят день и ночь за Советскую власть агитировать? Они и
так за нее, можно сказать, с пеленок, потому что, сам знаешь, от каких отцов
родились. Зачем мне эти лозунги, когда я на дежурстве, Ты мне тройку картин
хороших повесь, свежие журналы принеси, пластиночек побольше, а то
проигрыватель хоть и дрянной, но есть, а пластинок только две: какой-то
стамбульский фокстрот да древнее утесовское "Сердце"...
Он открыл и включил на всю мощь коричневый зашарпанный проигрыватель,
поставил пластинку. Дежурный домик огласился гортанными выкриками и
барабанным боем.
- Вот это и есть "Истамбул". Здорово? Его на манер буги-вуги танцуют.
Через час вместе со своим командиром пары Горелов пошел сменить
летчиков, находившихся в самолетах. Сидеть без дела в тесной кабине было
муторно, но оба понимали, что это настоящая боевая вахта. После недавних
событий в Карибском море в мире все еще было неспокойно, а от Соболевки до
границы рукой подать, и дежурства в готовности номер один оставались до сих
пор неизбежной необходимостью.
Возвратились в дежурный домик они уже вечером, когда на аэродром
опустились сумерки и мелкая сетка нудного предосеннего дождя пала на землю.
Серые облака заклубились над стоянками и спрятали вскоре от глаз все живое.
Зазвонил телефон, и Лева Горышин, сняв трубку, доложил:
- Командир дежурной пары лейтенант Горышин. Слушаю вас, товарищ
полковник. Дежурство проходит без происшествий. Я вас понял. Исполняю.
Он бережно положил трубку на рычаг.
- Вот бы кому политработником быть, - произнес он восхищенно, -
нашему комдиву.
- Почему это? - недоуменно улыбнулся Горелов.
- А потому, что внимание к человеку у него - первая заповедь. И как
только руки до всего доходят у полковника! Увидел, что на аэродром туман
садится, и разрешение перейти в пониженную готовность у высшего начальства
выпросил. Пойду обрадую ребят.
Вскоре все четверо уже сидели у разгоревшейся железной печурки,
слушали, как за окнами свистит ветер и сечет по земле косой дождь. Горышин
старым зажарвленным кортиком тесал лучины от сухого березового полена и не
торопясь подбрасывал их в огонь, любуясь его причудливыми отсветами.
Проигрыватель быстро всем надоел, и летчики коротали время в беседе. Алеша
под безобидные смешки товарищей только что рассказал, как пытался с письмом
в руке атаковать гагаринский кортеж, как потом разорвал конверт и письмо на
мелкие клочки.
- Ну и правильно сделал, - хмуро сказал обычно неразговорчивый летчик
Семушкин. Уютно поджав под себя ноги, он примостился около печки прямо на
полу.
- Почему так считаешь? - запальчиво возразил ему Горышин. - Разве
Горелов не имел права обратиться с такой просьбой к Гагарину?