"Мария Семенова, Федор Разумовский. Преступление без срока давности ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

бешеной силой ввинчивать свой палец арестанту в ухо.
- Печенками рыгать будешь, контра!
Адская боль от пробитой перепонки согнула полковника дугой, он ощерил
осколки зубов, смачно выхаркнул кровавый сгусток мучителю в лицо и вдруг
зашелся в яростном крике: "Ненавижу!"
- Ладно. - Майор внезапно сделался спокоен. Утеревшись рукавом, кивнул
старшему лейтенанту: - Инструмент, Сева, неси, действуй.
Мгновенно в руках у того оказались пассатижи, и, крепко зажав
привычным движением нос арестанта, чекист принялся шкрябать рашпилем по
полковничьим зубам.
- Быдло, хамье, ненавижу!
По подбородку Кобылянского уже вовсю струилась кровь, смешанная с
крошевом эмали, тело его напряглось, забилось яростно в тщетной попытке
вырваться и - внезапно обмякло.
- Вырубился золотопогонник! - От презрения майор даже сплюнул и,
окинув пребывавшего в обмороке арестанта ненавидящим взглядом, отвернулся к
подчиненным: - Сержант, пока свободны, а вы, лейтенант, принесите воды. В
ведре.
Красавица в коверкоте сноровисто собрала бумаги и направилась к
выходу, покачивая роскошными бедрами. Шкафообразный чекист Сева двинулся
следом, а майор, проводив их взглядом, потянул из кармана галифе "Яву".
Внезапно до его ушей донесся какой-то странный, едва различимый шепот.
"Это еще что такое? - Сдвинув клочковатые, чуть потемнее усов, брови,
чекист нахмурился и вдруг понял, что слышит бормотание арестанта. Так и не
закурив, он шагнул к распростертому телу, склонился над ним и в изумлении
замер. - Елки-моталки, как все просто, оказывается!" Бесчувственный
Кобылянский, пребывая в беспамятстве, многократно повторял разбитыми губами
то, о чем молчал на допросах, и, зачем-то оглянувшись по сторонам, майор
прижал к его груди ладонь.
Уставшее сердце арестанта билось едва-едва, и, уловив ритм его
пульсации, чекист ударил - резко и твердо - основанием кулака. Потом
приложил руку к шее полковника, хмыкнул и, все-таки закурив, подумал о
далеком погосте, где в одной из могил никто никогда захоронен не был.


ГЛАВА ПЕРВАЯ

Зима пришла незаметно. Крыши забелила седина первого снега, от мороза
нахохлились воробьи, а оранжевое солнце сделалось стылым блином в
прозрачном голубом небе.
Вечерами, когда суета затихала и улицы становились безлюдны, Снегирев
надевал ветровку и поднимался на решительный бой с гиподинамией. Тело
требовало движения, и в этом приходилось ему потакать. Мягко скрипел под
кроссовками снег, грелись на люках коты, и в седую голову марафонца лезли
всякие мысли: "А чего ради я живу на этом свете?" "У меня есть дочь, -
поспешно отвечал он, но тут же приходила другая вредная мысль: - А каково
будет Стаське узнать, сколько ее родитель душ загубил? Да уж будьте
уверены, на целое кладбище всякой сволочи наберется".
Сделав сальто вперед, Снегирев протрусил мимо строгой зоны для братьев
наших меньших, именуемой гордо зоопарком, и направился к Сытному рынку.