"Мария Семенова, Федор Разумовский. Преступление без срока давности ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

превратилось в землистую маску с изуродованным носом, разбитые в кровь губы
не скрывали спиленных наполовину зубов, а в заплывших от побоев глазах
читалось только одно - горячее желание скорейшего конца.
- Ну как, Кобылянский, вспомнили? - Рыжеволосый крепыш с майорскими
ромбами на петлицах ощерился почти ласково и задумчиво потер знак "Почетный
чекист" на своей гимнастерке. - Место сможете показать на карте?
Под руками хорошенькой девушки, чью высокую грудь плотно обтягивал
коверкот с сержантскими кубарями, "Ундервуд" застучал подобно пулемету,
хрустнул пальцами широкий, как шкаф, старший лейтенант у стены, и в
повисшей тишине послышался свистящий, лишенный всякой интонации шепот:
- Не помню, ничего я не помню...
- Ну что, очень жаль. - Майор вразвалку приблизился к арестанту и
стремительным движением сложенных особым образом ладоней ударил его по
ушам. - Ну а так вспоминаете?
Это были "лодочки", известный еще со времен ЧК - старый добрый прием
общения с неразговорчивыми, и сдавленный крик, моментально заполнивший
камеру, лишний раз подтвердил его эффективность.
- Стыдно, Кобылянский, орете, как баба. - Рыжий поморщился и, внезапно
коротко, без замаха, въехав арестанту в печень, да так, что того сразу
скрючило, обернулся к томившемуся у стены подчиненному: - Сева, давай
поговори с их высокоблагородием.
Снова девушка-сержант выстрелила из "Ундервуда" пулеметной очередью и,
поправив густые, стриженные "а-ля красная москвичка" волосы, неожиданно
скривила свой хорошенький носик - подследственный, которому стали
перекрывать кислород, обделался.
- Скажешь, скажешь, скажешь! - Старший лейтенант между тем вошел в раж
и, свалив Кобылянского на пол, принялся носком хорошо "проваренного"
хромового сапога пинать его в пах. - Скажешь, сука, или загнешься!
Полковник поначалу на каждый удар отзывался громким криком и,
повернувшись на бок, инстинктивно пытался прижать к животу колени, однако
постепенно вопли уступили место стонам, и вскоре, сложившись пополам, он
неподвижно замер.
- Засох, гад. - С неожиданной злостью рыжий чекист пнул бессильно
сведенное судорогой тело и принялся закуривать "Яву". - Ну-ка, Сева, освежи
его.
Сизоватое облачко медленно потянулось к облезшему потолку, запахло
хорошим табаком, и, не отрывая от подследственного взгляда, майор пустил
сквозь усы ощутимо плотную струйку дыма, - сколько трудов стоило приволочь
этого не добитого монархиста аж из Китая, и, оказывается, только для того,
чтобы нынче он играл в молчанку. А ведь кое-кто наверху - подумать даже
страшно, кто именно, - с нетерпением ждет результата и, если будет он
нулевым, очень даже запросто может помахать своей знаменитой трубкой и
прищуриться недобро: "Нэ умеете работать, товарищи. Или нэ хотите?"
Тем временем, нисколько не смущаясь присутствием дамы, лейтенант
расстегнул галифе и стал мочиться полковнику прямо на лицо, что, впрочем,
на красавицу сержанта впечатления не произвело - видывала и не такое.
Наконец Кобылянский застонал, тело его судорожно забилось на мокром полу,
и, склонившись над ним, рыжий чекист ласково улыбнулся:
- Ну что, поговорим?
Ответом его не удостоили, и, мгновенно впав в ярость, он начал с