"Мария Семёнова. Волкодав: Истовик-камень" - читать интересную книгу автора

птиц и дождя. Сзади возок был открыт, и там, вече-рея, неистово синело
солнечное небо, а в нём плыли, удаляясь, белые облака и последние высокие
вершины отступившего леса.
Утром, у озера, Каттай вволю напился воды. После долгой ночной гонки она
была воистину благословенна, но теперь часть её ощутимо просилась наружу.
Мальчик приподнялся и выглянул из повозки.
Там тянулась прочь и колебалась на весу длинная толстая цепь. Её звенья
были покрыты густой ржавчиной всюду, где не тёрлись одно о другое. Через каждые
два локтя от неё отходили цепи потоньше, увенчанные парами железных челюстей. В
этих челюстях, запертых особым замочком, плотно и прочно удерживались
человеческие руки. Колёса и копыта коней взбивали тонкую пыль, и она садилась
на лица, волосы и одежду мужчин. Шедшие впереди успели за время пути стать
одинаковыми буро-серыми близнецами, различимыми только по росту.
- Ага! - проворчал тот, что шагал слева. Одно ухо у него было отсечено.
Вероятно, ещё в юности, когда впервые попался на краже. - Сопливый царевич
проснулся, мать его шлюха! Как почивалось, вельможа?..
Каттай лишь втянул голову в плечи и ничего не ответил на незаслуженные
слова. Он не первый день был с ними в пути. Иногда на привалах он помогал
Харгеллу и другим надсмотрщикам раздавать кашу. После того как один из рабов в
благодарность запустил в него камнем, а ещё двое звероподобных попробовали
схватить - Каттай понял: господин Тарким собрал в своём караване вовсе не тех
благонравных невольников, которых, бывало, ставила ему в пример его мать.
- Отстань от мальчонки, Корноухий, - почти добродушно проворчал тащившийся
справа. И сплюнул, выхаркивая из горла дорожную пыль: - Во имя ложа
Прекраснейшей, рухнувшего во время весёлых утех! Ты-то сдохнуть готов, только
чтобы другому не было лучше.
В караване почти не употребляли имён, обходясь прозвищами, придуманными на
месте. Этого раба звали Рыжим: прежде чем все цвета уничтожила грязь, у него
была густая шапка тугих рыжих кудрей.
Шедший слева выругался на неведомом Каттаю наречии и яростно дёрнул цепь,
чем тут же вызвал сиплые проклятия сзади. Каттай слышал когда-то: раньше
"поводки" от общей цепи крепили к ошейникам. Потом от этого отказались. Не
потому, что железные обручи натирали невольникам шеи, - из-за драк, приносивших
хозяевам караванов убыток. Конечно, прикованные за руку тоже дрались - а как же
без этого, если своенравные и задиристые мужчины оказываются насильно скучены
вместе! - но шеи друг другу ломали всё-таки реже.
- Я тоже стёр ноги!.. - рычал между тем Корноухий. - Дома мы, бывало,
таких домашних любимчиков... Которые задницу готовы лизать за сладкий кусок...
- Вот тут ты не прав, - спокойно возразил Рыжий. - Ты ведь тоже всё
слышал. Мальчишка ни о чём не просил. Ему сказали - лезь в повозку, он и
полез... На самом деле Рыжий Каттаю даже нравился. Он был единственным, кто за
миску каши говорил ему "спасибо", и некоторым образом чувствовалось, что
человек он учтивый, быть может, даже образованный. Но сейчас они с Корноухим
рассуждали так, словно Каттая здесь вовсе не было. Так позволительно вести себя
свободным господам на торгу, когда они выбирают раба и спорят о его
достоинствах: один, как водится, хвалит, а другой всем недоволен. Каттай ощутил
не то чтобы обиду - ему давно объяснили, что потомкам пленников как бы не
положена утраченная их предками гордость. На него просто напала глухая тоска:
"И зачем они говорят обо мне так, ведь, во имя Лунного Неба, я никому из них
плохого не сделал?.." Он отвернулся и, стараясь опираться в основном на колени,