"Геннадий Семар. Снежка - речка чистая " - читать интересную книгу автора

носовой платок.
Перешагнув порог, перед ним вырос широкоплечий парень, руки его были
сзади связаны. Рубаха висела клочьями, на виске возле глаза запеклась кровь.
Длинные и прямые русые волосы не могли прикрыть распухшее синее ухо. На
Кноха спокойно и вопросительно глядели голубые с зеленцой глаза. "Лет
двадцать шесть - двадцать восемь", - определил Кнох и выдохнул:
- Развязать!
Парень тер свои большие руки, на которых отпечатались красные шрамы от
провода, затем не без удовольствия поскреб крепкий подбородок, обрамленный
негустой рыжеватой бородкой.
- Фамилия? - спросил Кнох.
- Иванов.
- Шутить изволите, Нефедов? - прищурился Кнох.
- А какого... спрашиваешь? Ты кто такой?
Голос Нефедова звучал густо, ровно, с вызовом. От бранных слов, от
неожиданной наглости, от этого мощного голоса, похожего на паровозный гудок,
Кнох опешил и минуту молчал, уставившись на Нефедова. Потом взял себя в
руки.
- Комиссар... и такие ругательства?
- Это еще цветочки, - не глядя на Кноха, сказал Иван.
- О! Впереди будут ягодки? Так? - Кнох трескуче захохотал. Затем вдруг
стал серьезным и, сузив и без того маленькие глазки, спокойно, с
расстановкой сказал: - Я тебя, сталинский выкормыш, могу расстрелять сейчас
же. Могу сделать тебя инвалидом на всю жизнь. Но я сделаю другое...
Кнох заговорил спокойнее:
- Ты, комиссар, молодой человек. Думаю, что ты еще не все понимаешь...
Теперь Кнох, откинув голову, рассматривал Ивана, любовался крепким
парнем, говорил и одновременно жалел, что такой... экземпляр работника не
может быть полезен великой Германии!
- Вот листовка. В ней сказано все. Возьми ее. Даю пять дней. Если ваша
банда не сложит оружие... Все будете уничтожены.
Иван не взял протянутую листовку.
- Можешь передать в устной форме, - уже совсем спокойно сказал Кнох.

Нефедова привели на базарную площадь, куда согнали женщин, стариков и
детей, всех, кто еще оставался в городке. Под треск мотоциклов к кирпичной
стене старинных купеческих складов поставили девять партизан, среди которых
был и Секач. Он пошатывался, оловянные глаза его отупело бегали, под носом
размазалась и запеклась кровь. Нефедов в окружении солдат стоял поодаль,
Кнох - возле броневика. Неожиданно воздух прошила длинная автоматная
очередь, и все стихло. Кнох сделал шаг вперед и заговорил, обращаясь к
народу:
- Приказ есть приказ. Он гласит: партизан расстреливать на месте без
суда и следствия. Поэтому, - Кнох сделал паузу, - поэтому мы расстреляем
этих бандитов... - Он ткнул перчаткой в сторону кирпичной стены. - Они
выступили против фюрера и его солдат с оружием в руках! А комиссара я
отпускаю. - Кнох снова сделал паузу, давая время осмыслить сказанное им. -
Он наш идейный противник. Но мы, немцы, гуманный народ, мы умеем уважать
идейных противников. Пусть он живет и пусть увидит, как идеи фюрера завоюют
мир... Я даю пять дней сроку партизанам, чтобы они могли покинуть лес и