"Олег Селянкин. Костры партизанские, Книга 1 " - читать интересную книгу авторабыл, а кругом вода... Соображать надо.
Долго молча переживали беду. Наконец Клава спросила, с надеждой заглядывая в глаза Виктору: - Может, только немного подмок? Виктор достал из кармана билет. Лишь номер и можно было разглядеть на нем. - Знаешь, а ведь тебя в комсомоле по номеру билета восстановят! - обрадовалась Клава. - Встретишься с нашими, расскажешь, при каких обстоятельствах намок билет, и восстановят! Славная она, Клава... Оказывается, у нее и брови, и ресницы черные, а волосы светлые... Виктору захотелось пальцем прикоснуться к бровям Клавы; он было уже потянулся, но уловил нарастающий рев нескольких автомобильных моторов и замер. Побледнела Клава. Метнулась к окну, на мгновение прильнула к нему лицом и отшатнулась. - Немцы, - как тоскливый вздох, вырвалось у нее. - Если спросят, кто мы, отвечай - муж и жена, - торопливо добавила она и, казалось бы, бесцельно заметалась по дому, бормоча что-то. Однако куда-то бесследно исчез комсомольский билет, который они рассматривали недавно, а вместо него на колени Виктора шлепнулся изодранный валенок: - Чини! - Как его чинить, если дыр больше, чем целого? - Разрывай его на части или чини - мне все равно! Только делай, хоть что-то делай, ради бога! Где это видано, чтобы мужик вот так, сложив руки, дома сидел? И, когда дверь распахнулась от тяжелого удара, Виктор яростно полоснул - Ж-ж-жива на сход! Шнель, говорю! - взревел полицай, ощерив белозубую пасть. - Не бойся, это наш Демша, - прошептала Клава, но заторопилась. По деревенской улице они шли, как и остальные законные супруги: она - на шаг сзади и чуть слева. Народ - несколько десятков женщин и детей - с любопытством и тревогой разглядывал немецкого офицера. Он стоял на столе и равнодушно постукивал прутиком по зеркальному голенищу сапога. В первом ряду толпы был дед Евдоким. И еще Виктор заметил Афоню. У него дергалась щека, он смотрел на немца со страхом и ненавистью. Борьба этих двух чувств была так заметна на его лице, что молодка, стоявшая рядом с Афоней, почти повисла на нем, нашептывая что-то посиневшими губами. Виктор понял: Афоня сейчас настолько взвинчен, что готов и на безрассудный подвиг, и на самую большую глупость - на что толкнет случай. Стало жаль Афоню, и Виктор, раздвигая плечом толпу, пробился к нему, стиснул его руку. Тот оглянулся и яростно зашептал: - Как стоит, гад, а? Будто он здесь хозяин, а мы - пустое место! Действительно, немец словно не видел людей, сгрудившихся у его ног. - Спокойно, Афоня, спокойно! - властно зашептал Виктор. - Или я первый тебе в морду дам! Афоня глянул на него и сник, подчинился приказу. В это время на стол вскарабкался человек в штатском, встал так, чтобы даже нечаянно не задеть офицера, и уставился преданными глазами на его бесстрастное, сухое лицо. И столько рабской угодливости было во взгляде и позе человека в штатском, что, хотя он еще не произнес и слова, Виктор уже люто ненавидел его. |
|
|