"Олег Селянкин. Костры партизанские, Книга 1 " - читать интересную книгу автора

Россию не приглашали: любил, заполучив слушателей, рассказывать о том, как
богата русская земля и какие смелые и честные люди живут на ней. Однажды
после такого разговора отца вызвали в городскую управу. Вернулся он через
час или чуть больше, ни слова не сказал о причине вызова, но поток его
воспоминаний о России неожиданно иссяк. Разве лишь иногда, выпив лишнюю
кружку пива, разоткровенничается, да и то с ним, с Гансом.
Потом, когда Ганс стал членом гитлерюгенда, разговоры с отцом стали
возникать чаще. Помнится, он, Ганс, захлебываясь от восторга, поведал отцу,
что фюрер хочет вырастить юных немцев похожими на диких зверей.
Отец ответил с непонятной тогда грустью:
"Миллионы лет потребовалось природе на формирование самого совершенного
существа, которое известно под именем человека. Не понимаю, почему нужно
возвращать человека к первоначальному скотскому состоянию?"
"Фюрер имеет в виду ловкость, силу", - залепетал тогда Ганс, а в ушах
звенел голос инструктора-агитатора: "Мы вырастим нашу молодежь резкую,
требовательную и жестокую..."
Тогда Ганс не до конца понял то, что хотел внушить ему отец, но
какое-то сомнение закралось в душу. Теперь с Гансом неизменно и враз
разговаривали два человека: отец и инструктор-агитатор. И если один из них
доказывал что-то, другой немедленно вступал в спор с первым. Например,
инструктор, захмелев от произносимых слов, процитировал фюрера:
"Славяне должны быть неисчерпаемым резервом рабов в духе древнего
Египта или Вавилона. Отсюда должны поступать дешевые сельскохозяйственные и
строительные рабочие для германской нации господ!"
Товарищи Ганса ревели от восторга, плача, орали "Стражу на Рейне". Ганс
тоже, попав под влияние общего психоза, плакал и орал, но чуть менее
восторженно - он вслушивался в тихий голос отца:
"Русские любят пельмени, бруснику, блины. Они многое любят. Но больше
всего - свободу. Поэтому сам Наполеон не мог осилить их".
В другой раз разговор начал отец:
"Помню, был там один офицер, любитель ударить солдата. Его нашли
мертвым в выгребной яме сортира. Захлебнулся в нечистотах... Русские
отзывчивы на чужую беду, способны поделиться последним с нуждающимся, но
побои превращают их в непримиримых врагов. И тогда берегись!"
А инструктор твердил другое:
"Уровень развития русских так примитивен, что слова на них не
действуют. Единственное, что они понимают и признают, - физическую боль.
Значит, когда будете повелевать ими, не жалейте плеток и виселиц. Именно они
больше всего отвечают русскому духу".
Вот так и рос Ганс Штальберг, постоянно находясь под воздействием двух
противоположных убеждений. В результате, как он считал, не вышло из него ни
настоящего немца, ни тайного приверженца русских.
В одно искренне уверовал Ганс Штальберг, наслушавшись подобных речей:
германский народ несправедливо обижен историей; прекрасна, но неразумно мала
его милая земля. Поэтому, когда взревели трубы военных оркестров, он с
чистой совестью явился в солдатскую казарму, был готов воевать за землю для
своего народа. И воевал.
Он искренне радовался, когда знамя Германии затрепетало над Голландией,
Норвегией и Францией. Он, как и другие его однополчане, отправлял домой
посылки из всех стран, где пришлось побывать по воле фюрера, и считал это