"Патриция Селайнен. Отступник ("Конан") " - читать интересную книгу автора

хозяйку, вот и разозлил покойницу. Небось, оборотилась волчицей или рысью и
поджидает меня в темноте. - Почтенного Йоста бросило в дрожь, остатки хмеля
мгновенно выветрились, клюквенный румянец сбежал с лица. Бедолага хлестнул
конька, и тот понесся, не разбирая дороги.
Впереди обозначился просвет между деревьями, и конь на полном скаку
вынес полумертвого от страха седока не поляну. Прямо перед ним выросла серая
башня.
- Час от часу не легче, - пролепетал злосчастный путник цепенеющими
губами. - Колдун... Это берлога колдуна...
В бледном свете луны высокое строение казалось нацеленным в небо
перстом мертвого великана. Даже деревья боялись подобраться к нему поближе.
Высоко над землей в двух-трех местах чернели проемы бойниц, а под
островерхой крышей сквозь круглое отверстие в толще камня сочился странный
зеленоватый свет. Ничто иное не указывало на присутствие человека - таким
заброшенным и обветшалым выглядел приют чародея. Камни местами выпали из
кладки, местами выкрошились. Их покрывали сеть трещин и налеты бурого мха.
Кое-где из трещин свисали рыжие султаны сухого папоротника.
Перепуганный до колик в животе, Йост замер. Всем сердцем он желал
пуститься в бегство, но медлил из страха привлечь к себе внимание. Но этот
страх не шел ни в какое сравнение с тем, что испытал несчастный, когда
услышал скрежет отодвигаемого засова, а затем скрип тяжелой двери и различил
темную фигуру, появившуюся возле башни. Он и сам не мог впоследствии
разобрать, пришпорил ли коня, или испуганное животное само метнулось в чащу.
Что бы ни произошло, верный Уго помчался так, словно был не смирной
деревенской клячей, а скакуном благородных туранских кровей. И долго еще его
хозяин, подскакивая в седле, опасливо оглядывался: нет ли погони.
Человек, который напугал подгулявшего селянина, постоял еще какое-то
время возле башни. Он жадно вдыхал сырой холодный воздух, подставляя ветру
лицо. Полная луна выплыла из-за облаков и осветила его. Облик обитателя
башни не заключал в себе решительно ничего отталкивающего или загадочного,
хотя даже мать или возлюбленная не осмелились бы назвать этого человека
красивым. Слишком неправильными и угловатыми казались черты худого,
несколько вытянутого лица, да и пропорции сухощавого тела были далеки от
идеальных. К тому же незнакомца не красила привычка сутулиться и щурить
глаза. Погруженный в глубокую задумчивость, он то теребил прядь соломенных
волос, тонких и шелковистых, как у ребенка, но слишком жидких, то пропускал
сквозь пальцы редкую светлую бородку. И все-таки его лицо было по-своему
приятным благодаря мягкому выражению умных глаз и живости черт, ежеминутной
смене выражений. Затворник уже перешагнул порог юности, но не достиг зрелых
лет.
Из башни, откуда-то сверху, донесся неясный шорох, а затем в проеме
двери возник смутный белый силуэт.
- Отмар... - прошелестел слабый старческий голос.
Светловолосый обернулся в испуге:
- Зачем ты встал, учитель?! - Он кинулся к старику, который стоял,
слегка пошатываясь. Казалось, первый же порыв ветра опрокинет бесплотную
фигуру, но сильные руки Отмара подхватили иссохшее тело.
- Вот, сын мой, перед тобой ощутимое доказательство бренности всего
живого. Даже не верится, что когда-то я с трудом мог подобрать себе коня.
Все боялся сломать спину бедной скотине.