"Патриция Селайнен. Отступник ("Конан") " - читать интересную книгу автора

погоди у меня - сдеру подковы и под нож.
Злополучная коняга шумно зафыркала, мотая головой.
- Что говоришь? Сам хорош? И то правда, - согласился незлобивый
хозяин, - Проспал развилку, да и припозднился порядком. А все почему? Не
надо было сворачивать в кабак.
Лошадка тряхнула гривой, словно подтверждая правоту последнего
замечания.
- Эк меня разморило! Славное, однако, пиво варит Гертвига. Темное,
густое... - Селянин восхищенно причмокнул губами. - Да и сама хоть куда...
Вся такая белая да пышная. Пальчики пухлые и ямочки на локтях... - Путник
мечтательно вздохнул, припоминая прелести кабатчицы. - Да, брат Уго, ночью
надо не по лесам рыскать, а греться на перине возле сдобной бабенки, вроде
Гертвиги... Клянусь жизнью, этот краснорожий бритунец просто счастливчик!
Сладко ему, должно быть, засыпать на такой-то груди. Это ж не грудь, Уго,
это сокровище, если, конечно, понимать толк в женской красоте. Два пшеничных
каравая с пылу, с жару... Нет, не караваи... Две сахарные головы... Эх, я
несчастный!
Селянин долго качал головой, сетуя на жестокую судьбу, а потом
насторожился.
- Однако куда меня занесло? Не иначе как в Черный лес... Вот незадача!
Сюда и днем-то лучше не заглядывать, а уж ближе к ночи...
Гандеры, как и прочие жители Аквилонии, поклонялись Владыке Света,
лучезарному Митре, что не мешало им втихомолку приносить жертвы отчим богам,
безымянным и полузабытым и оттого способным на мстительные проделки.
Проливая в священной роще кровь черного ягненка или даже раба, поправшие
запреты Светозарного Владыки оправдывали себя тем, что Податель Жизни сидит
далеко в своем небесном чертоге, а отчие божества обитают рядом, под боком:
в дубравах, топях и темных омутах. Долгие зимние вечера гандеры коротали,
слушая запутанные жуткие повествования об ужасной судьбе тех, кто не
потрафил обидчивым духам или не менее злопамятным теням предков. Подобно
своим дальним северным соседям - асирам и ванам, они верили, что в чащобах
шатаются мертвецы, обернувшиеся огромными белыми волками.
- Бедный-бедный Йост, - причитал селянин, подскакивая в седле, - плохо
о тебе заботятся духи предков. А ведь сколько я добра сгу... то есть в
жертву принес. И двух лун не прошло, как заколол барашка в заповедной роще.
Видно, поскупился.
Путник задумался, прикидывая, как бы половчее сторговаться с капризными
духами.
- Надо было раба не пожалеть, - признал он с кислой гримасой. - Хотя бы
того хромого пикта. Толку от него все равно нет: ни ремесла не разумеет, ни
земли порядком не вспашет. Только и знает, что зыркать на хозяина волком да
баб брюхатить. Вот и повисел бы на священном дубе. Они же, пикты, это за
счастье почитают, покойников своих подвешивают.
Мысль о том, что можно без особого убытка ублаготворить отчих богов,
развеселила скуповатого хитреца. Но воодушевления хватило ненадолго. Да и
кто стал бы веселиться в сумрачной дубраве, скрывающей страшные тайны?
- Знать бы хоть, кто из родичей на меня взъелся. Коли отец, так еще
невелика беда. Правду сказать, старик был вздорного нрава, но отходчив. А
ну, как покойный братец позавидовал достатку? Всегда норовил дорогу
перебежать... Или Бертхильда? И то сказать, поторопился я ввести в дом новую