"Валерий Сегаль. Освобождение беллетриста Р" - читать интересную книгу автора

сидели друг против друга и слушали классическую музыку. Таким
дядя Ро мне всегда и представляется -- молчаливым, отрешенным,
сидящим в низком глубоком кресле, в окружении старой мебели из
карельской березы и богатств, стоимость которых взялся бы
определить разве что мой отец. Дядя Ро располагал, как я теперь
понимаю, уникальным собранием редких музыкальных записей,
интереснейшей библиотекой, коллекцией полотен старых
мастеров...

Над его креслом висел холст Рубенса.

-- Рубенс -- это хорошо, -- веско произнес мой отец,
когда я рассказал ему об этом. -- Рубенс -- это бизнес.

Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать, и я с умным
видом повторил фразу отца в свой следующий визит к дяде Ро.
Старик ничего не сказал, только явственно поморщился. Лишь с
годами я до конца разобрался в этой заочной перепалке между
моими родственниками, но интуитивно высоту дяди ощутил уже в
тот вечер. Мы никогда с ним больше не обсуждали этот вопрос; он
вообще не говорил впредь со мной о живописи. Быть может, помнил
тот эпизод.

Зато мы всегда слушали музыку, и с тех пор я люблю
Шуберта...

И еще я всегда любил книги. Родители меня в этом не
поощряли, хотя книги в нашем доме имелись. Я читал дома,
посещал библиотеку, изредка трепетно листал книги у дяди Ро. К
его коллекции я испытывал особое почтение, но уносить книги из
своего "святилища" дядя не разрешал. Я часто посещал магазин
"Букинист" и любил ездить в "Дом книги". Мне нравилось не
читать книги и не владеть ими, меня просто радовало, что они
существуют. Гораздо позже, уже взрослым, я обнаружил такую же
мысль в дневниках Кафки.

Можно за всю жизнь не написать ни одной книги, но
быть писателем. Ведь существуют же на свете ничего не создавшие
инженеры, или программисты, не написавшие ни одной программы.
Теперь мне кажется, что я был писателем чуть ли не с рождения.
Читая любую книгу, я всегда мысленно представлял самого себя в
роли ее автора, как бы примеривался к мастерству. Так
постепенно возникло и оформилось желание писать. Это случилось
еще в студенческие годы, но тогда многое отвлекало. Мне еще
предстояло созреть, дождаться момента, когда желание писать
перерастет в потребность.

Еще в школьные годы я обладал ладно подвешенным
языком, а также развитым логическим мышлением несколько
нигилистического характера, что порой приводило в ярость