"Валерий Сегаль. Освобождение беллетриста Р" - читать интересную книгу автора

-- Здорово, Маэстро! -- заорал Кохановер. -- "Мой
первый друг, мой друг бесценный..." Офелия, это мой
одноклассник, цвет отечественного кораблестроения.

Я неловко подал Коре цветы, пробормотав, что букет
мне нужен на вечер, и попросил поставить его пока в вазу с
водой. Кора, слегка удивившись, выполнила мою просьбу. Я встал
у стойки, скорее всего с идиотским видом, и все думал,
правильно ли я поступил, и неловко водил руками по благородному
дереву, как шахматист, только что сделавший поспешный ход и не
решающийся взять его назад.

Кохановер стоял прямо перед Корой, облокотившись о
стойку и повернувшись вполоборота ко мне. Физиономия его
раскраснелась, волосы растрепались. Время от времени он поводил
глазами в сторону Коры и непристойно мне подмигивал. "Трещал"
он при этом без умолку.

-- Ты только подумай, Маэстро, -- разглагольствовал
Кохановер. -- Вот эта песенка, которая только что отыграла...
Офелия, милая, заведи ее, пожалуйста, снова...

Кохановер называл Кору Офелией; еще в старшем классе
школы за ним водилась слабость: поддав, он любил
"пошекспирить".

-- Вот эта самая песенка, -- продолжал Кохановер, --
написана двадцать лет назад, а теперь это уже классика! Мы с
тобой уже жили на белом свете; говорили, пели, ели, а этой
песенки еще не было. А теперь это уже классика! Ты понимаешь,
что это значит, старик?

Я не понимал.

-- Это значит, старик, -- объяснял Кохановер,
одновременно делая знак Коре налить нам еще водки, -- это
значит, старик, что мы с тобой -- люди исторические! Не в
гоголевском смысле, -- что с нами, де, случаются разнообразные
истории, а в самом прямом, -- потому что на наших глазах
вершится история!

Теперь я понимал. Кохановер нес чушь, -- весьма
забавную, и при иных обстоятельствах я бы с удовольствием
составил ему компанию, но сейчас он явно нравился Коре, и меня
это злило. И я ушел. А потом долго жалел, что оставил их,
подозревая, что у них что-то было.

Цветы я "забыл". Я страшно распереживался; неделю не
наведывался в рюмочную, а когда наконец пришел, Кора явно