"Константин Федорович Седых. Отчий край (Роман)" - читать интересную книгу автора

Словно сорванный с дерева лист закружило и понесло Ганьку в потоке
непонятной грозной жизни.
Прикрываясь заслонами от наступавшего по пятам врага, партизаны
вырвались из окружения и стремительно уходили вниз по Аргуни. Командовал
ими отбывший восемь лет царской каторги Ганькин дядя Василий Андреевич
Улыбин, про которого люди говорили, что он "большевик до мозга костей".
Горели подожженные снарядами леса на сопках, клубился, сливаясь вдали
с облаками, белый дым. Бурой пылью застлало избитый ухабистый тракт. По
нему на рысях проходили тысячи всадников, быстро катились со стуком и
дребезгом вереницы обозов. В набитых сеном и соломой телегах проклинали
все на свете истерзанные невыносимой тряской раненые. Прикрывающие обоз
бойцы угрозами и руганью заставляли мобилизованных возниц немилосердно
нахлестывать лошадей. Нужно было спешить и спешить, чтобы оторваться от
белых, чьи пушки властно напоминали о себе то звонким разрывом шрапнели,
то тяжким ударом гранаты вблизи от дороги, где нежно зеленели всходы
пшеницы, вдоль дороги пахуче и радостно распускалась черемуха.
Ослепительно синело высокое небо, сияло над Забайкальем вечно веселое
солнце. Ганька ехал в самой средине растянутого на версты, грохочущего и
орущего в сотни глоток обоза. В синей сатиновой рубахе, подпоясанной
патронташем, в стоптанных ичигах из кожи-сыромяги и старой казачьей
фуражке с желтым околышем. За плечами у него висела охотничья берданка, на
боку - обшитая сукном алюминиевая фляга. Своей молодостью и
растерянно-озабоченным видом подросток привлекал к себе внимание многих. В
попутных станицах и селах, глядя на него, всхлипывали и сокрушались от
недобрых предчувствий партизанские жены и матери. Только у ребятишек его
появление вызывало жгучую зависть.
Все время дорога шла по берегу Аргуни. Целый день Ганька видел справа
от себя заросшие лесом горы Маньчжурии, слева - голые, сплошь распаханные
под пашни сопки Забайкалья. Постепенно они становились все круче и выше,
все ближе подступали к взбаламученной сильной низовкой реке. Сверкали
снежно-белые гребни волн, качались под ветром буйные заросли верб и
черемух, облитых зеленым лаком распускающейся листвы. Вились над рекою
чайки, кружили в поднебесье коршуны, звенели серебряными колокольчиками
жаворонки. Тоскующими глазами следили за ними сидевшие и лежавшие в
телегах раненые, обмотанные запыленными и рыжими от засохшей крови
бинтами.
Часто дорога пересекала глубокие заболоченные распадки с текущими в
них студеными ручьями. Водой из ручьев Ганька поил сгоравших от жажды
раненых. На этих людей было больно смотреть. Еще недавно полные сил и
здоровья, были они теперь совершенно беспомощны. У самых тяжелых запали
глаза, обострились заросшие жесткой щетиной лица. Всем им требовался
полный покой, а их без конца трясло и мотало по камням и ухабам. Несколько
человек находилось в безнадежном состоянии. Они доживали последние минуты
на залитой вешним светом земле, расставаться с которой так трудно и
горько.
На одной из коротких остановок к Ганьке подъехал Пожилой,
недеревенского вида человек на соловом черногривом коне с высоко
подрезанным хвостом. Был он маленький, словно весь ссохшийся. Морщинистых,
глубоко запавших щек его совсем не коснулся весенний загар. Зато жесткие
седые усы воинственно торчали в стороны, а небольшая красивая бородка была