"Константин Федорович Седых. Отчий край (Роман)" - читать интересную книгу автора

Художнику удалось передать и детскую непосредственность Ганьки, и
чистые порывы его души, потрясенной ужасами войны, безмерной людской
жестокостью. Вспомним, с какой отчаянной решимостью заявляет он Павлу
Журавлеву: "Я в обоз не пойду. Я воевать хочу. За отца буду мстить, за
доктора Карандаева, за всех наших. Шибко злой я на белых". Он не может
равнодушно слышать даже знакомой с детства звонкой пушкинской "Песни о
вещем Олеге", когда поют ее семеновцы. В устах белогвардейцев звучала она
кощунством. "Ему казалось, - говорит писатель, - что у него украли что-то
очень дорогое, подшутили над ним жестоко и коварно". С болью и гневом
отзывается он и о японцах, которых, по его словам, "позвал Семенов на нашу
голову".
Но, опаленное войной, не ожесточилось и не зачерствело Ганькино
сердце. Так же, как и при изображении Романа Улыбина в "Даурии", писатель
рисует образ Ганьки в постоянном общении с природой. Молодость заново
открывает для себя необъятный мир. "Стояла июньская лунная ночь, полная
неизменно новой чарующей красоты. Кусты цветущей черемухи в садах и
палисадниках походили на серебряные облака. Мерцали, переливаясь всеми
красками, земля и небо". Это расцветающая молодость Ганьки, полная сладких
предчувствий и неясного томления. "Он томился и не знал, чего хотела его
душа От резкого запаха черемухи сладко кружилась голова, беспокойно
стучало сердце. Залитая лунным светом улица, казалось, тонула в голубом
прозрачном дыму, который мерцал и струился".
Так свершается извечный круговорот жизни. Его не могут остановить ни
горечь от сознания невозвратимой потери родных и близких, ни думы о
смерти. В романе есть удивительная в этом отношении сцена. Ганька с
матерью - на кладбище, где лежит зарубленный карателями его отец.
"Они остаются, а я ухожу, - думал он про отца и деда. - Завтра, и
через год, и через десять годов я буду видеть это солнце, эту землю, а они
не увидят больше ничего... Горчайшей жалостью переполнилась его душа, но в
то же время он глядел вокруг и с эгоизмом молодости радовался, что живет,
видит и еще долго-долго будет видеть залитые солнечным ливнем
благословенные навеки просторы отчего края".


3

Интересно и своеобразно решена в книге К. Седых судьба бывшего
поселкового атамана Елисея Каргина. Писатель прослеживает во всех
подробностях сложные и мучительные поиски этим человеком своего места в
жизни, в развернувшейся ожесточенной борьбе. Судьба его драматична. В
метаниях Каргина отразились по-своему настроения тех слоев сибирского
середняцкого казачества, перед которыми революция властно ставила задачу -
сделать свой окончательный выбор. Образ Каргина, как и судьба его,
наглядно свидетельствовали о тех действительно сложных противоречиях эпохи
революционной ломки, которые не укладывались ни в какие заранее
придуманные схемы.
Революция безжалостно разрушила его привычную, устоявшуюся жизнь
поселкового атамана, и вот в годы гражданской войны Елисей Каргин
оказывается на распутье. Вначале он не прибивается решительно и твердо ни
к тому, ни к другому берегу. С обострением борьбы он против своей воли,