"Дарелл Швайцер. Маска чародея " - читать интересную книгу автора

бога весны, и его супруги, Деливендры, Покровительницы Ламп и Фонарей,
приносящей прощение, милосердие и сострадание. Псаломщики монотонно
бубнили, размахивая лампадами с ароматическими благовониями на золотых
цепях.
В дом они нас не пустили. Две храмовые матроны остались с нами на
набережной, они держали нас с Хамакиной за руку. Соседи издали со страхом
наблюдали за происходящим.
Священники опустошали отцовский кабинет; распахнув ставни, они
выливали в реку все жидкости, пузырек за пузырьком, высыпали порошки,
утопили множество книг, затем - большинство бутылок, потом - значительную
часть кувшинов, резных фигурок и прочих диковинок. Остальные вещи, в
основном книги, они конфисковали. Младшие священнослужители отнесли их в
храм в корзинах. Нам показалось, что экзорцизм продолжался много часов
подряд. Они зажгли столько ладана, что мне показалось - наш дом загорелся.
Наконец священники удалились столь же торжественно, как и пришли, и
одна из матрон отдала мне принадлежавший отцу меч, роскошное оружие - его
рукоятка была отделана медью, а лезвие инкрустировано серебром.
- Возможно, он тебе пригодится, - вот и все, что она мне сказала.
Исполненные трепета, мы с сестрой вошли в дом. Воздух настолько пропах
ладаном, что мы сразу же, чихая и кашляя, с текущими из глаз слезами,
кинулись открывать окна. Но лампады остались висеть повсюду, мы и не
подумали их снимать.
Отец лежал на кушетке в кабинете, обернутый тонкой тканью. Священники
вырвали ему глаза, положив в пустые глазницы амулеты - погребальные диски,
похожие на огромные монеты. Я знал, что они сделали это из страха перед
ним - не хотели, чтобы он смог найти обратную дорогу и вернуться в наш мир.
Нам с Хамакиной пришлось самим нести и укладывать его на погребальное
судно. Никто нам не помог. Это было страшно тяжело. В конце концов Хамакине
было всего восемь, а мне - пятнадцать. Я не раз вздрагивал от ужаса,
опасаясь, что мы случайно утопим его.
Один из золотых амулетов выпал. Глазница зияла пустотой - страшная
кровавая рана. Меня чуть не вырвало, когда мне пришлось возвращать амулет
на место.
Погребальное судно было увешано траурными тканями и магическими
амулетами. На носу установили серебряную чашу с благовониями из розовых
лепестков. Один из священников нарисовал на корме символический знак -
змея, заглатывающего собственный хвост, но хвост этот был порван.
В неясном свете вечерних сумерек мы с Хамакиной столкнули судно в
глубокую реку за городом, в лабиринт из поломанных мачт затонувших
кораблей.
На небе волнистые красные полосы плавно переходили в черные, лишь
изредка разрываемые клочьями редких грозовых облаков, оставшихся после
бури. Ветер с болот крепчал. Все новые и новые звезды загорались на небе,
мерцая над покрытой рябью водой.
Я стоял в своей плоскодонке, повторяя погребальную молитву - насколько
я ее помнил - молясь о своем отце, которого я по-прежнему и любил, и
боялся, и не понимал. Хамакина отвязала веревку, и погребальное судно
отправилось в плаванье, вначале по течению к дельте и к морю, но перед тем,
как исчезнуть во тьме, оно развернулось и поплыло против течения. Это было
хорошим знаком, означавшим, что судно было подхвачено обратным течением,