"Альберт Швейцер. Жизнь и мысли" - читать интересную книгу автора

(помощника пастора).
Этот второй экзамен, принимаемый обычно духовными лицами пожилого
возраста, я сдал, едва не провалившись, 15 июля 1900 г. Поглощенный работой
над диссертацией на степень лиценциата, я упустил из виду, что мне
необходимо освежить в памяти разнообразные разделы теологии, входящие в
программу экзамена. Только энергичное вмешательство старого пастора Вилля,
которого я привел в восторг знанием истории догматов, спасло меня от
провала. Особенно повредило мне плохое знание авторов духовных гимнов и их
биографий. Кроме всего прочего, мне еще и очень не повезло: незнание автора
одного из гимнов - а им был Шпитта, известный поэт, автор "Псалтири и
арфы", - я попытался оправдать тем, что этот гимн показался мне слишком
незначительным, чтобы специально запоминать, кто его написал. В
действительности я был поклонником Шпитты, но это свое оправдание, к ужасу
всех присутствующих, произнес в присутствии профессора Фридриха Шпитты, сына
поэта, который входил в состав экзаменационной комиссии как представитель
теологического факультета.
Штат церкви св. Николая состоял из двух пожилых, но еще бодрых
пасторов: г-на Книттеля, который был одним из предшественников моего отца в
Гюнсбахе, и г-на Герольда, близкого друга одного из братьев моей матери,
который раньше был настоятелем этой церкви, но умер молодым. Я был придан им
в качестве помощника - главным образом для того, чтобы освободить их от
вечерней службы, воскресной службы для детей и от подготовки детей к
конфирмации. Эта работа была для меня постоянным источником радости. На
вечерней службе, когда в церкви была только небольшая группа прихожан, я мог
придать проповеди характер интимной беседы. Эта манера проповедовать,
унаследованная мною от отца, позволяла мне выражать свои мысли лучше, чем во
время утренней службы при большом стечении народа. Я и до сих пор не могу
избавиться от смущения перед большой аудиторией. С годами престарелые
пасторы вынуждены были уступать мне все большую часть работы, и мне часто
приходилось проповедовать также и по утрам. Обычно я писал каждую проповедь
от начала до конца, часто делая по два-три варианта, прежде чем переписать
ее начисто. Подготовленный текст я заучивал наизусть, однако во время службы
не связывал себя им и часто придавал проповеди совершенно иную форму.
Мои вечерние проповеди (которые я рассматривал скорее как несложные
рассуждения на религиозную тему) были настолько короткими, что однажды
группа прихожан пожаловалась на меня г-ну Книттелю. Г-н Книттель, занимавший
также пост инспектора по духовным делам, вынужден был вызвать меня к себе.
Однако, когда я предстал перед ним, он был сконфужен не меньше меня. На его
вопрос, что он должен ответить жалующимся прихожанам, я ответил: "Вы могли
бы сказать им, что я всего лишь бедный викарий, который перестает говорить,
когда не знает, что ему еще сказать". После этого он отпустил меня,
ограничившись мягким выговором и напоминанием, что проповедь должна длиться
не меньше двадцати минут.
Г-н Книттель был представителем ортодоксального направления,
смягченного пиетизмом; г-н Герольд был либерал. Однако это не мешало им,
совместно выполняя свои церковные обязанности, поддерживать между собой
поистине братские отношения. Все вопросы решались в духе мира и согласия.
Поэтому эта скромная церковь, стоявшая напротив колледжа св. Фомы, была
идеальным местом работы.
В течение этих лет я много раз - как только выпадало свободное