"Альберт Швейцер. Из моего детства и юности" - читать интересную книгу автора

всплывают воспоминания детских лет, заставляя меня смиряться и постоянно
быть настороже в этой борьбе.
Мой дедушка Шиллингер, которого мне не привелось видеть, был горячим
поклонником просвещения. Он еще был преисполнен духом XVIII столетия. После
службы он сообщал людям, которые поджидали его на улице у церкви,
политические новости и знакомил их с новейшими открытиями человеческого
духа. Если на небе было что посмотреть, он выставлял вечером перед своим
домом подзорную трубу и разрешал каждому заглянуть туда.
А так как католический патер также хранил еще верность духу XVIII
столетия и обладал широтой сердца, оба духовных лица жили в соседних домах
душа в душу. Если у одного из них оказывалось больше гостей, чем он мог
разместить, он отводил гостя к соседу. А когда кто-то из них отправлялся в
поездку, другой посещал и больных иной конфессии, дабы они не оставались без
духовного утешения. Когда пасхальным утром католический пастырь спешил после
мессы за праздничный стол, дедушка открывал окно и поздравлял его с
окончанием поста.
Однажды ночью в деревне был большой пожар. Когда огонь стал угрожать
евангелическому пастырю в его доме, все вещи перенесли к католическому. При
этом случилось так, что кринолин моей бабушки оказался в спальне
католического викария и оттуда на следующее утро его должны были нести
обратно в соседний пасторский дом.
Свои проповеди дедушка продумывал до мельчайших деталей. В субботу в
доме должна была царить абсолютная тишина. В этот день не должно было быть
никаких гостей. Когда его сын был студентом, он должен был так устраиваться,
чтобы ни в коем случае не приезжать на каникулы в субботу.
Кажется, у него была властная натура, у этого доброго пастора
Шиллингера. Он умел внушать людям уважение. Человек, который хотел что-либо
обсудить с господином пастором, не мог явиться иначе, как в черном сюртуке и
высокой шляпе.
В долине о нем ходили многочисленные анекдоты. В двух из них речь шла о
"тюрте" - классическом мясном паштете Мюнстерской долины, - который он
должен был разрезать во время свадьбы или крестин, где председательствовал в
качестве священника. Однажды он будто бы спросил, не все ли равно, где он
разрежет этот паштет. И после утвердительного ответа заявил: "Тогда я
разрежу его дома". Другой раз он по недосмотру отрезал себе слишком
маленький кусочек. Когда поднос возвратился к нему и он увидел, что уже
ничего не осталось, он сказал: "Я ем его без всякого аппетита", - хотя
каждый знал, как он его любит. Эти и другие анекдоты еще и сегодня
рассказывают в долине на свадьбах и крестинах, вспоминая пастора Шиллингера
и посмеиваясь над его странностями, как того требует обычай.
Пасторского дома, где он жил, церкви, где он читал проповеди, больше не
существует. Их разворотили бомбы. Огромный ров прошел посередине храма. Но
находившаяся возле него могила старого пастора чудом осталась невредимой.
Когда я был еще так мал, что едва мог понять, о чем мне говорят, мама
рассказала, что имя Альберт дано мне в память о ее умершем брате. Этот
брат - впрочем, только наполовину брат, сын от первого брака моего дедушки -
был пастором в соборе св. Николая в Страсбурге. В семидесятом году, после
сражения у Вейсенбурга, он был послан в Париж, чтобы, ввиду предстоящей
осады Страсбурга, доставить медикаменты. Там, вместо того чтобы предоставить
в его распоряжение медикаменты, о которых молили врачи Страсбурга, его