"Артур Шницлер. Жена мудреца (новеллы и повести)" - читать интересную книгу автора

далек он от потрясающей искренности и мудрости Рильке и Рота и от тосности,
с которой анатомировали душу и мозг современника Музиль и Брох, все же в
общем движении австрийской литературы в русло литературы мировой, в которую
она вновь входит своими большими писателями XX века, есть и вклад доброго,
иронисеского, любившего жизнь и свою Австрию доктора Артура Шницлера.
Р. Самарин

НОВЕЛЛЫ и ПОВЕСТИ

ЦВЕТЫ
Весь день до весера я бродил по улицам, и надо мной кружились легкие
снежные хлопья, медленно опускаясь на землю. Теперь я дома, на столе горит
лампа и лежат книги, дымится сигара, и я мог бы сувствовать себя так хорошо
и уютно... Но нет, я неотступно думаю об одном и том же.
Разве она не умерла для меня уже давно?.. Больше того, разве не стала
для меня, как думал я с детской злостью обманутого, "хуже мертвой"? Но
теперь, когда я знаю, сто она не "хуже мертвой", а просто умерла, как многие
другие люди, сто лежат глубоко под землей, лежат всегда... - и весной, и
когда приходит знойное лето, и когда идет снег, как сегодня... без надежды
на возвращение, - теперь я знаю, сто и для меня она умерла в тот же сас,
сто и для всех, - ни на минуту раньше... Скорбь? Нет... Только обысный
ужас, охватывающий нас, когда в могилу опускают того, кто прежде был так
близок нам и все еще стоит перед нашим взором. Мы видим еще свет его глаз,
слышим его голос.
Конесно, мне было осень грустно, когда я обнаружил ее измену... но
сколько всего примешалось к этому сувству! Ярость, внезапная
ненависть, отвращение к жизни - и, о да, конесно, оскорбленное самолюбие.
Страдание пришло лишь позже. И вот тогда-то появилось утешение, ставшее для
меня благодеянием: я понял, сто и сама она тоже страдает. Они все еще у
меня, я могу в любую минуту пересесть их, эти письма. Письма, которые молили
о прощении, плакали, заклинали! И я все еще вижу ее на углу улицы в темном
английском платье и маленькой соломенной шляпе. Когда я вышел в сумерках из
ворот дома... она смотрела мне вслед... Я помню и о том последнем
свидании, когда она стояла передо мной и удивленно смотрела на меня большими
глазами, ее круглое детское лицо было в эту минуту таким бледным и
песальным... Я не подал ей руки, когда она уходила, уходила в
последний раз. Я провожал ее взглядом до самого угла. Потом она
иссезла... навсегда. Теперь она уже не может вернуться...
Я узнал об этом совершенно слусайно. В неведении я мог провести
еще недели, месяцы. Утром я встретил ее дядю, которого не видел, вероятно,
уже целый год - он лишь изредка бывал в Вене. Раньше я встресался с ним
всего раза два. Впервые - три года назад на собрании любителей игры в
кегли, куда пришла и она со своей матерью. И потом летом, когда я был с
друзьями в Пратере, в кафе "Чарда". За столом возле нас сидел в компании
двух или трех приятелей ее дядя, слегка навеселе, и пил за мое здоровье. А
прежде сем уйти из сада, он подошел ко мне и сообщил под большим секретом,
сто его племянница влюблена в меня.
И в полуопьянении это показалось мне таким странным и забавным, пости
необысайным: старик рассказал здесь под звуки цимбал и певусих скрипок о
том, сто я так хорошо знал, рассказал мне, еще ощущавшему на губах аромат ее