"Джорджо Щербаненко. Миланцы убивают по субботам ("Дука Ламберти" #4) " - читать интересную книгу автора

и попадаешь не в те отверстия!
Попробовал еще и еще - безрезультатно! Шатаясь, встал со стула,
чувствуя, как судорогой свело все внутренности. Вышел, в спешке хромая
сильнее обычного.
- Случилось что-нибудь? - спросил вахтер, открывавший ему дверь.
- Дочь на звонки не отвечает.
На службе все знали про его несчастье, про его крест, кто-то даже
предлагал прислать жену, дочь, сестру, чтобы присмотрели за Донателлой, но
Аманцио Берзаги вежливо отклонял эти предложения - не из гордости, а из
чистого практицизма (миланцы - народ практичный): какой смысл обременять
людей, когда девочке нужен постоянный присмотр, а на это были способны
только покойные жена и свояченица. Постороннему человеку такое не по плечу,
ведь Донателла, как дитя, задает одни и те же вопросы, все время что-то
лепечет, требует внимания. Мать, отец, тетка, безусловно, были готовы на
всяческие жертвы, а чужой наверняка уже на третий день не выдержал бы.
- Что вы говорите?! - ужаснулся вахтер, но тут же опомнился: - Да вы не
волнуйтесь, может, просто телефон испорчен.
Аманцио Берзаги выбежал на улицу, пустился наперерез машинам через
площадь Республики, проклиная светофоры, отчаянно хромая и размахивая руками
(как бывший водитель грузовика, он сам не терпел тех, кто переходит на
красный свет и теперь жестами просил у своих коллег прощенья); его не
испугали ни пронзительный визг тормозов справа, ни тупая морда "ситроена"
буквально в двух сантиметрах, скорее всего, он их не видел и не слышал, а
только придержал рукой покалеченную ногу, чтоб не мешала; так дохромал он до
бульвара Тунизиа, у дома номер пятнадцать открыл подъезд и весь в поту,
держа наготове ключи, впрыгнул в лифт; перед дверью квартиры дал условные
три звонка и с трудом справился с запором: дрожали руки. В прихожей, против
обыкновения, он не увидел Донателлу, не услышал радостного: "Папа!", не смог
ее обнять.
Ворвавшись в квартиру, Аманцио Берзаги стал лихорадочно рыскать по всем
углам. Донателлы нигде не было. Замочки по-прежнему висели на местах, газ
был выключен и рычаг перекрыт, на плите стояла кастрюля с налитой водой,
чтобы варить рожки, - девочка уже высыпала их в блюдо, стоявшее на столе
рядом с натертым сыром и пакетиком соли. Во всех комнатах царил тот же
идеальный порядок, какой он оставил час назад: никаких следов внезапного
вторжения и насилия - ни опрокинутого стула, ни разбитого стекла, ни плохо
прикрытой двери. В гостиной точно в центре столика красовалась ваза с
цветами, а на проигрывателе все еще вертелась любимая пластинка Донателлы с
песенкой "Джузеппе в Пенсильвании" в исполнении Джильолы Чинкветти (эту
песню дочь слушала часами, да и сам он частенько напевал ее на службе).
Обезумев от страха, Аманцио Берзаги начал заглядывать под кровати, под
диваны, под шкафы, где Донателла никак не поместилась бы из-за своих
габаритов, потом, весь взмокший, обессиленный, присел на кровать и попытался
собраться с мыслями. Уж лучше бы он сошел с ума! Девочка не просто исчезла,
а словно растворилась в воздухе. В голове не укладывалось, куда она могла
подеваться, притом что входная дверь была заперта на шесть оборотов, ни один
замочек на окнах не взломан, и вообще, ничего не тронуто, даже не сдвинуто с
места. Колдовство, да и только! Час назад Донателла была здесь, и казалось,
у нее нет никакой возможности выйти отсюда - а вот нате вам, пропала...