"Татьяна Щепкина-Куперник. Поздние воспоминания " - читать интересную книгу автора

мне. В них была какая-то смесь мистики и эротизма, граничащая часто с
порнографией. Вероятно, это свойство и мешало мне почувствовать в нем
"своего". Он так и остался для меня типичной фигурой - не больше. Я привезла
его сочинения в Москву. Но впоследствии, помню, как-то едучи в вагоне где-то
под Вильно и читая его новый роман, я так возмутилась им, что, не докончив,
вышвырнула его за окно, к ужасу пасшихся у дороги телят.

Большое место в изучении Парижа, конечно, заняли театры. От них я ждала
много - и несколько разочаровалась. Знаменитая Французская комедия смутила
своей ложноклассической манерой декламации, словно остававшейся от времен
Корнеля и Расина. То, от чего давно отказалась Россия под влиянием Щепкина и
его последователей, здесь еще процветало. Красавец Муне-Сюлли переносил
своей игрой в XVIII век, даже играя Гамлета (между прочим, в французской
переделке, где во время сцены с актерами Офелия ударяла Гамлета веером по
руке и говорила: "Гадкий, не мешайте мне слушать!").

Больше понравились так называемые "бульварные театры", где хотя и был
необыкновенно легкий репертуар, но, по крайней мере, играли жизненно и
блестяще. Больше всех парижских актрис произвела впечатление Режан.

Видела я ее в разных пьесах, между прочим, в "Заза", этой
сентиментальнейшей пьесе из жизни кафешантанной певички, с мещански
добродетельным концом, и удивлялась тому, как она из этой дребедени сделала
живую жизнь, глубокую и трогавшую. Этим она мне напомнила нашу Ермолову,
"защищавшую своих героинь", как о ней говорили. Режан своей простотой
отличалась от большинства парижских актрис. Я сказала бы - она одна давала в
своих героинях не только женщину, как остальные, но и человека. Забавное
наблюдение: русскую фразу, такую обычную для нас: "Какой она хороший
человек", - говоря о женщине, на французский язык перевести нельзя: у них
слово "человек" относится только к мужчине. Про женщину вы можете сказать:
"существо", "созданье", "творенье" - но не "человек". А дух языка, мне
кажется, всегда соответствует духу нации...

Впрочем, и как женщина Режан была неподражаема. Ей было тогда под сорок
лет, и она не была красива, но в своей некрасивости - пленительна.
Вздернутый, туповатый носик, большой, но красивый рот, кошачьи глаза и
кошачья грация. Мягкая женственность и озорная мальчишеская бойкость...
Словом, с легкой руки Сарду - "парижанка с ног до головы". Все авторы
Парижа, начиная с Гонкуров, видели в Режан именно олицетворение парижанки,
воплощение современной им женщины. Режан вышла из народа, кажется, была в
ранней юности ученицей у прачки - злые языки говорили, что потому она так
замечательно играла в "Мадам Сан-Жен", где ей приходилось в первом акте
гладить белье. Восемнадцати лет она попала в "Фарс". Там ее отметил опытный
знаток сцены - Мельяк (автор либретто "Елены прекрасной", талантливый
драматург). Он не побоялся неизвестной девчонке, не отличавшейся красотой,
доверить ответственную роль в своей новой пьесе, и на другое утро Режан была
"сделана", как выражались в театральных кругах.

Действительно, никто не умел так, как Режан, дать парижанку - типичную
женщину Третьей республики, когда после бесславного падения Наполеона III