"Татьяна Щепкина-Куперник. Дни моей жизни " - читать интересную книгу автора

и сказала:

- Пустите меня, я ухожу, я там никому не нужна!

Холодные серые глаза Саши смягчились, она ласково меня подхватила и
повела домой, приговаривая:

- Все это глупости, и ты нужна, и кто это тебе набивает голову всяким
вздором?

Я была водворена на место. Саша долго говорила с мамой, потом мама
пришла ко мне с покрасневшими глазами и порывисто, нежно ласкала меня на
ночь, называя своей дорогой дурочкой, а я плакала слезами радости,
прижимаясь к ней с каким-то отчаянием...

Только такими порывами нежности я и пользовалась от мамочки иногда -
редко, очень редко. Но понемногу мой бурный протест против положения вещей
стал утихать. Я не умела спорить с неизбежным, но очень ушла в себя, стала
замкнутым ребенком. Окончательно искала утешения в книгах да в моих
фантазиях, оживлявших мне все кругом. Я играла с вырезными куклами: это
долго было моей любимой игрой. Куклы мои все были необыкновенно счастливы,
их мамы их страшно любили, и вообще у них было все, чего недоставало мне.

Конечно, в моей детской жизни были и радости. Одна была даже очень
большая. Это, как ни странно, была моя гувернантка Нина. Мне везло на Нин. С
тех пор как няня перешла к Але, мне стали брать приходящих учительниц. Я их
смутно помню. Одна была рослая, краснощекая девушка, очень вспыльчивая: я
только помню, как она сердилась на меня и била меня линейкой по рукам.
Другая, рассеянная и с отсутствующими глазами, больше разговаривала с мамой
о своей предстоящей свадьбе и мало уделяла мне внимания. Третья была добрая,
старенькая, она все время рассказывала мне о своей умершей 15-ти лет дочке и
плакала о ней. Зато четвертую я запомнила на всю жизнь: помню даже все
подробности ее поступления к нам.

Мне шел уже девятый год, пора было учить меня по-настоящему, и мама
поместила в газетах объявление, что нужна учительница. К нам пришла стройная
молодая девушка, с темными локонами, с темными, но необычайно яркими глазами
и яркой улыбкой очень красного рта. Я помню ее большую черную шляпу, помню,
как они сели разговаривать с мамой в нашей маленькой гостиной и, видно,
сразу друг другу понравились. Понравилась она и мне, поглядывавшей из своего
угла. Но вдруг выяснилось, что маме нужна не живущая учительница, а
приходящая. И тут произошло что-то странное: эта молодая девушка, у которой
были очень хорошие манеры и которая до сих пор говорила, как "дама в гостях"
(я видывала таких у Урусовых и умела отличать их вид и манеры от маминых
приятельниц, курсисток и женщин-врачей, очень простых и свободных в
обращении), вдруг опустила голову, яркая улыбка потухла на ее губах - и она
горько заплакала. Мама, взволнованная, бросилась к ней, стала ее
успокаивать. Меня выслали, но я с любопытством ждала, чем кончится ее
посещение. А кончилось оно тем, что молодая девушка ушла от нас, отирая
заплаканные глаза и улыбаясь - словно солнце проглянуло сквозь дождь, а мама