"Татьяна Щепкина-Куперник. Дни моей жизни " - читать интересную книгу автора

В последние годы он стал плохо слышать. Когда он как-то зашел ко мне, -
с ним уже трудно было говорить. Но ни на минуту он не терял обычного блеска
и бодрости. Толковал о последней вещи Ибсена, рассказывал, какую собирается
написать статью, проектировал поездку за границу - "опять с Аличкой" (он
как-то возил мою сестру за границу, в виде подарка к дню рождения, когда ей
исполнилось 16 лет), но осуществить этой поездки ему уже не удалось.

Глухота его установилась окончательно месяцев за пять до смерти. Он
писал одной своей приятельнице: "Я глух, насколько возможно быть глухим.
Понятие о звуке, о голосе, о живой речи существует для меня только в
воспоминании... Я говорю мало. Мне пишут. Я погружен в чтение и в
воспоминания... меня радует вид цветов, я мечтаю о той минуте, когда я
усну, - я вижу сны..."

Он знал, что он неизлечим. Но к мысли о смерти относился как мудрец. Он
писал своей сестре за полгода до смерти: "Нужно ли огорчаться смертью? Нет.
Наш подвижный конгломерат молекул возвращается в тот всемирный хаос, из
которого возрождаются живые существа. Это закон природы. Я уже давно где-то
писал: вера в бессмертие души - это верх человеческого самообольщения.
Действительно, подумай только: каждый из нас представляет из себя результат,
в общем неважный, недостатков, слабостей, пороков и нескольких добродетелей,
все это более или менее случайно, наследственно, но, без сомнения, не
особенно устойчиво... И вот в силу почти обязательной доктрины это бедное
"я" осуждено существовать вечно? Это было бы ужасно. Как, никогда не уснуть
окончательно? Всегда влачить неизвестно где свою индивидуальность,
посредственную или отвратительную? Какой кошмар! И все это в награду или в
наказание. Как наказать существо бессознательное или замученное при жизни? И
как наградить того, кто скажет "довольно"?" Его настроение оставалось ровным
и ясным, несмотря на это медленное умирание (он постепенно лишался слуха,
вкуса и т.д.).

Я была у него в последний раз перед моим отъездом за границу весной
1900 года. (Он умер в июле.) Его старинный особняк выходил террасой в сад. В
саду распускались цветы и стояли молодые яблоньки во всей вешней красоте
своей. Из-за ограды виднелась яркая зелень соседних садов и, как жар, горели
маковки и кресты ближней церкви. В прозрачном по-весеннему воздухе
разливался розовый колорит готового к закату солнца. Щебетание ласточек,
гулкие переливы благовеста, уплывающие розовые облака... Александр Иванович
был приговорен. С трудом ходил, только передвигая перед собой стул, - иначе
шатался и падал... Ничего не слышал: свои вопросы и ответы я писала ему на
бумаге - на его блокноте. Он отвечал - голос его был все тот же, мягкий,
бархатный, звучный...

Мы опять ходили по дорожкам сада, как в те далекие дни, когда я была
ребенком. Остановился у цветущей яблони, сорвал цветок и сказал:

- Знаешь, я прежде не замечал, что они пахнут. А теперь я чувствую
такой нежный, тонкий запах... Как все в природе прекрасно!