"Александр Щелоков. Я - начальник, ты - дурак " - читать интересную книгу автора

шпоры со звездочками - чтобы не травмировать лошадей. И вот однажды,
прогуливаясь по городу, командующий встретил молодого офицера. Тот шел, и на
его шпорах малиновым звоном заливались преданные анафеме звездочки.
"Корнет, - сказал Драгомиров. - Вы не могли не знать моего приказа о шпорах.
Почему же пренебрегаете?" Корнет был смелым и, не тушуясь, ответил:
"Господин генерал, у вас ведь тоже шпоры со звездочками". Драгомиров с
удивлением осмотрел свои шпоры, потом, ласково улыбаясь, сказал: "Вот что,
голубчик. Двое суток ареста за нарушение моего приказа. И будьте добры,
отсидите еще двое за своего старого, забывчивого генерала..." И отсидел
корнет, как миленький. Отсидел сполна - один за двоих.
Нет, что и говорить, беседуя с начальством, стоит помнить уроки
прошлого. Потому я ответил крайне неопределенно:
- Говорят - строгий комендант.
Полковник весело засмеялся.
- Во-во! На то и щука в море... У меня по-кавалерийски: все подпруги
затянуты. А где слабина, немного коленкой...
Чтобы понятнее стал смысл этих слов представителям нынешнего
мотоциклетно-автомобильного поколения, скажу, что, затягивая подпругу,
которая на коне крепит седло, всадник вынужден прибегать к некоторым
хитростям. Кони не очень любят тугие ремни и нарочно надувают живот, когда
их седлают. Неопытный всадник, до отказа затянув пряжку, думает, что дело
сделано. Но едва он садится в седло, конь опускает живот, и седло съезжает
набок. Часто вместе с незадачливым седоком. Поэтому, затягивая подпругу,
кавалерист легонько толкает коленом в брюхо скакуна. Тот рефлекторно
ослабляет мышцы, и седло закрепляется надежно и крепко.
Старый кавалерист, ставший комендантом, знал, как что надо крепить.
- Значит, боятся? - переспросил он, и я понял: собственная строгость
возвышала полковника в его же глазах. - Это неплохо. Не для себя, для дела
стараемся.
Казалось бы, комендантский характер как аксиома - весь на ладони. Но
это не так. Все, что связано с человеком, - всегда теорема и, чаще всего,
недоказанная.
В пятидесятом году я приехал из Забайкалья в отпуск в Ленинград.
Поезд медленно остановился. И вот, представьте, провинциал - да еще
откуда! - с самой что ни на есть периферийной периферии - сходит на перрон,
трепеща от ожиданий и радуясь встрече с Северной Пальмирой. Иначе город и
называть в те годы не хотелось. Слово "Пальмира" несло в себе столько
загадочного, что лучше и не придумаешь. Кстати, где была "Пальмира южная", я
в то время так и не знал.
Конечно, в первые секунды, ошарашенный долгожданной встречей, лейтенант
бестолково шарил глазами по сторонам в надежде сразу же увидеть нечто
исторически значительное: то ли ростральные колонны, то ли памятник Петру
под номером один, поставленный Катериной номер два и исполненный
скульптором, ставшим знаменитым без всякого номера.
И вдруг из благостного и тихого созерцания Пальмиры в мир суровый и
прозаический меня вернул громкий окрик:
- Товарищ лейтенант!
Мгновенно сработали строевые рефлексы. Стукнул каблуками, руку под
козырек. Миражи не увиденных колонн и памятников рассеялись как туман.
Передо мной стоял старший лейтенант с красной повязкой на рукаве,