"Александр Щелоков. Крысы в городе " - читать интересную книгу автора

треп о том, что при социализме нет почвы для преступлений, - собачья ерунда.
Глупость. Для правонарушений у нас почва унавожена дай Бог как. Это я со
своей вышки вижу.не хуже тебя. Но разве я где-нибудь об этом с трибуны ахну?
Так почему я молчу, а ты обобщаешь? Или считаешь, что все вокруг дураки, а
ты провидец, которому суждено всем остальным открыть глаза? Думаешь,
профессор Огородников этого не понимает? Или он дурнее тебя? Как бы не так!
Огородников человек умный. Он знает: у каждой игры свои правила. Возьми
футбол. В него играет весь мир, потому что есть общие правила. Надеюсь, за
"Динамо" болеешь? Это хорошо. А теперь представь, что на поле в момент игры
появился чудак и стал всем доказывать: аут засчитывать неправильно, а
пенальти нужно бить с девяти метров. Как думаешь, что с ним сделают?
Рыжов промолчал. Выступать перед министром ему не хотелось, тем более
что все нужное он ему уже высказал.
Трудно сказать, как бы пошел разговор дальше, но тут зазвонил один из
белых телефонов. Министр снял трубку, долго слушал, потом сказал: "Все
сделаем. Да, прямо сейчас". И дал отбой. Посмотрел на Рыжова.
- Ты думаешь, министр здесь штаны просиживает, головой работает? Нет,
капитан, все больше ногами. Вот опять вызывают на ковер. А тебе я скажу: ты
умный человек, Рыжов, но неразумный.
Слова министра прозвучали приговором. Рыжов понял это, но все же решил
кое-что для себя выяснить.
- Разве ум и разум - не одно и то же?
- Не одно, капитан. Не одно. Вот тебе хватило ума понять - теория не
права. Но разум должен был подсказать - другие вокруг не дураки, а коли так,
то почему они придерживаются иной линии? И понял бы: такова установка
сверху. Значит, надо идти в ногу со всеми. Ты знаешь, сколько я, министр,
каждый день, да что там день, каждый час вижу несоответствий между теорией и
практикой? Можно такую волну на науку погнать, ни один академик марксизма не
устоял бы! А я этого не делаю. Может быть, потому и министр. Вот это по
большому счету и называется разумностью. Пока она к тебе не придет, толку
для ^службы от тебя не будет. Придется для урока вкатить тебе взыскание.
- Приму с радостью. - Голос Рыжова был полон дерзости. Министр встал.
Слова его звучали холодной сталью.
- Шутишь, капитан? И с кем?!
- Нисколько. Просто для меня выговор от министра будет почти что
орденом. Тысячи таких, как я, капитанов даже в глаза вас не видали. А мне
личный выговор. Из рук в руки. На всю жизнь память.
Министр захохотал, и, судя по всему, искренне.
- Ко всему ты, Рыжов, еще и нахал. Иди, служи. Смехом министра и
закончилась встреча. Но самым забавным все же стало то, что никакого
взыскания (а оно напрашивалось само собой) Рыжов не получил. В академии
решили, что лучше выждать, когда капитану вломит министр, а тот, должно
быть, счел, что достаточно вызова к нему на ковер: для мелкой сошки, какой
был Рыжов, он послужит уроком.
Тем не менее где-то в таинственных недрах управления, которое коротко
именуют "кадрами", где живые люди представлены только бумажными карточками и
личными делами, перед фамилией "Рыжов" чья-то рука сделала особую пометку,
перекрывающую капитану карьерный кислород. Многие его коллеги, даже те, что
схлопотали по два-три взыскания за промахи, оплошности и недостатки в
работе, продвигались по лестнице должностей и званий, а Рыжова удача