"Иван Щеголихин. Не жалею, не зову, не плачу... (Роман)" - читать интересную книгу автора

смотрели, как вскрывают патологоанатомы, но сами не прикасались. Лагерь
всему научит, тем более, моя задача знать и уметь как можно больше. На
втором курсе мы проходили в анатомичке неврологию, требовалось скальпелем и
пинцетом выделить тонкие ниточки на всём протяжении нерва со всеми его
ответвлениями. Ассистентка по анатомии Наталья Арнольдовна Урина поручила
мне отрабатывать самый сложный нерв - фациалис, лицевой, на женском трупе. Я
это с блеском сделал, выделил все паутинки, но в тот самый день, когда надо
было демонстрировать ювелирную мою работу, труп со стола убрали. Оказалось,
женщина погибла от укусов бешеного волка, только сейчас узнали, а вирус
бешенства очень стойкий. Убрали труп, но я не взбесился - ещё одно
доказательство, что препарировал на отлично, не порезал пальцы и не ввёл
себе вирус гидрофобии.
Был в лагере терапевтом, начал работать хирургом, почему бы не овладеть
ремеслом прозектора?
На вскрытие пожаловал Комсомолец, молодой кум из новеньких, блондин,
спортсмен, на кителе комсомольский значок, фамилия Стасулевич. Он прибыл к
нам после милицейской школы и с первых дней начал шустро проявлять себя,
гонялся по лагерю за отказчиками, остановит, возьмёт за пуговицу и начинает
воспитывать, где твоя сознательность? С ходу ему прилепили кличку. Как-то
пришёл к нам в больницу и сказал примечательную фразу: лишение свободы
способно не только исправлять осуждённого, но и развивать антиобщественные
черты его личности. Зачатки такие у меня всегда были. А в общем, Стасулевич
не лютый, вполне симпатичный, и фамилия не плебейская, удивительно даже, как
его приняли в милицию.
Пошли в морг. Пульников начал меня перед Комсомольцем нахваливать -
оставляю вам своего достойного ученика, у него твёрдая рука, зоркий глаз, он
грамотный врач, вы не смотрите на его формуляр, он уже перешёл на пятый
курс, когда его забрали. Начал я с черепа, как положено, хотя мы головы не
касались, но так надо. Делаю круговой распил. Твёрдая, надо сказать,
черепная кость, пила идёт как по железу или саксаулу сухому-пресухому. Над
бровями, над ушами, через затылок делаю аккуратную шапочку, чтобы не
повредить мозговые оболочки. Вставил в распил расширитель и дёргаю - не
так-то просто, кое-как оторвал крышку с хрустом, не успел поймать, и она
покатилась по полу, брякая, как черепок разбитого кувшина - вот тебе первый
промах, не мастер. Комсомолец пишет. Пойдём дальше. Провожу широким ножом от
подбородка до лобка, вспарываю внутренности. Подробности лучше опустить.
Печень в норме, селезёнка в норме, посмотрим, что так с почками. Перед
трупом нет той растерянности, как перед живым, когда видишь кровь, слышишь,
как бьётся сердце, ткани пульсируют, жизнь трепещет в твоих руках. В морге
уже ничего не пульсирует, можешь, не спеша всё рассмотреть. Справа почки не
оказалось. Ищу-ищу - нет почки. Либо врождённая аномалия, либо я по
неопытности не туда полез. Обшмонал все внутренности, - даже следа никакого.
Это же позор, не могу найти почку. А хирург меня так нахваливал.
"Что там у вас?" - Комсомолец переминается с ноги на ногу. Холодно в
морге, карандаш у него в варежке, а мои руки только в резиновых перчатках,
но мне не холодно, у меня цыганский пот на лбу. Диктую: "Правая почка
отсутствует". Комсомолец пишет, и я вижу, как пригнулся к столу и застыл
Пульников - он уже обо всём догадался. Ищу левую почку, нахожу сосудистую
культю, я её собственноручно вчера перевязывал, убеждаюсь - левой почки нет.
Культя есть, надёжная, наша, операционная, ни один шовчик не разошёлся, ни